За мертвыми душами

Гостьи и хозяйка повскочили с мест и принялись приводить все в порядок. Агаша, пылавшая что закат перед ветром, стояла у стены, прижав к груди поднос.

— Не огорчайтесь, милая Елена Марковна, не волнуйтесь!! — утешали огорченную хозяйку гостьи, сбирая перстами на тарелки кусочки селедки, колбас и все прочее. — У вас еще на скатерть, слава Богу, все вывалили, и такое, можно сказать, все необидное. А вон у Марфы Даниловны щей горячих покупателю на плешь налила этакая же вот дуреха — это уже похуже!

Живописный винегрет был наконец убран со скатерти, превратившейся из белой в мраморную разных цветов, осколки разбитых тарелок удалили, закуски классифицировали и разместили по-прежнему. Меня пучило от смеха, но приходилось делать серьезный вид. Агаша постояла, постояла и вдруг опрометью бросилась из комнаты.

— Угощайтесь, прошу покорно!.. — произнес хозяин, придвигая ко мне груду селедочных кусков. — Грибков отведайте; очень хороши! Ах, идол-девка, что сделала! — Он налил водку в пять рюмок и расставил их перед каждым из присутствовавших.

— За ваше здоровьице!.. С покупкой! — он взял свою рюмку и позвонил ножкой ее во все остальные.

— Да чтой-то вы придумали? — запротестовала моя соседка Арина Фоминишна. — Мы чай уже пили!

— Чай в животе посторонится! — возразил хозяин. — А отказываться вам не приходится: гостя нашего обидите!

Марья Мироновна не протестовала, а, поджав губы сердечком, раза три повела из стороны в сторону тройным подбородком и воздохнула.

— Что уж с вами поделаешь, — произнесла она, берясь за рюмку. — Вы у нас уговорщик известный!

Все по-мужски, дружно опрокинули рюмки и принялись закусывать.

— А вы нас, сударь, не осудите, — молвила, наклонясь слегка ко мне, соседка, — здесь не Петербург, здесь дамы все пьют, не одни мы, грешные!

— Ах, в Петербурге все дамы пьют! — воскликнула хозяйка.

— Кокнем поэтому по второй! — сказал хозяин, наливая водку.

Гостьи прикрыли ладонями свои рюмки.

— Уж это нет! — заявили они. — Будет и по одной!

— Да Господь с вами! — ужаснулся Лбов. — Что же вы, охрометь что ли желаете? Кто же об одной ноге ходит! Нет, уж будьте любезны, не нарушайте компанию!

Марья Мироновна отняла руку и покачала подбородком: в глазах ее блестел лукавый огонек:

— Ну, что ты тут будешь делать! — нараспев протянула она. — Опять ведь уговорил: такой уж у меня характер бесхарактерный!

Закусив и выпив стакан чаю, я поспешил на двор; двое хозяйских молодцов и Никита принялись вытаскивать из подвала книги и сваливать их на траву. Из кухни принесли мне табурет, и я начал просматривать том за томом, день был безоблачный, и этой операцией я мог заниматься под открытым небом без всякого риска.

Хозяин постоял около меня, потом засунул руки в карманы и, насвистывая сквозь зубы, обошел раза два вокруг все выраставших куч книг и удалился обратно.

Я быстро пересматривал свое приобретение и интересные книги откладывал особо; отдельными рядами, корешками вверх, выстраивались журналы и многотомные сочинения для проверки комплектов.

Стали часто попадаться экземпляры с настолько истлевшими листами, что, как только я разворачивал книгу, — из нее сыпалась труха. Я отбрасывал такие в сторону, и число их росло все больше и больше. Труха усыпала землю у моих ног, будто снег. Скоро каждая охапка, вынесенная из подвала, стала оказываться сплошным гнильем.

— Тамотка прель одна, и носить не стоит! — заявил Никита, подойдя ко мне. — Неужели за этот навоз деньги платить станете?

— Уж заплатил!.. — ответил я. Радостное настроение от счастливой покупки исчезло без следа.

— Много ли дали?

— Двести рублей.

Никита недоверчиво поглядел на меня. — Да вы вправду, что ль?

— Вправду.

— Ло-овко!.. — протянул мой спутник. — Дали бы трешку, либо пятишницу — и то бы ему кувыркаться надо было от радости! Эка, какое дело вышло!

Не отвечая Никите, я поспешил в подвал. Осмотр оставшейся большей половины книг окончательно угасил зародившееся было во мне самомнение о моих коммерческих способностях: вся масса книг оказалась слипшеюся, и при отдирании одной от другой расползались не только листы, но даже кожа переплетов. Спасти что-либо из этого гнилого, пропитанного насквозь водой пласта нечего было и думать.

Я остановил очистку подвала и вернулся к вынесенным ранее книгам. Неиспорченных оказалось всего 6775. Около пятисот из них были журналы; как я ни рылся в них, но неразрозненных комплектов подобрать не мог: в каждом году не хватало одной — двух, а то и более книг. Убедившись в этом, я бросил разборку журналов и перешел к другим книгам.

Из дома показался и направился ко мне хозяин.

— Ну, как дела? — весело произнес он, подойдя ко мне.

— Очень скверно!.. — отозвался я. — Весь ваш подвал одно сплошное гнилье!

— Да ну? — удивился он. — Скажите пожалуйста, какая неприятность! И шибко попрело?

Я молча взял за край переплета один из огромных томов и потряс его; из него, как из лукошка овес, посыпались кусочки листов.

— Ах какая штука-то?! не подвезло вам! — Лбов с соболезнующим видом покачал головою. — Всегда смотреть наперед надо! — в голосе его послышался даже укор мне.