Невоспитанность этого животного стала меня раздражать, но желание добыть что-либо из погибающего хранилища заставляло меня сдерживаться. Ватрушкин подманил к себе пальцем стоявшего неподалеку от нас малого и что-то пошептал ему на ухо. Тот иноходцем протопотал с балкона.
— Вам ведь книги совершенно ни к чему? — продолжал я свои уговоры. — А я дам хорошую цену!
— Не нуждаемся мы! — так же пренебрежительно-равнодушно и не глядя на меня повторил купец. Указательный палец его опять погрузился в нос.
— Это ваше последнее слово?
— А то какое же еще? Самое распоследнее!
Я встал.
— Жалею, что приехал к вам; я полагал, что вы несколько любезнее!..
— Этим мы не торгуем! — процедил Ватрушкин.
Я, не прощаясь, молча, повернулся и пошел с балкона. Ватрушкин даже не пошевельнулся.
Никита стоял около телеги и разговаривал с каким-то, словно только что выкупанным в муке, человеком, в картузе.
— Едем! — отрывисто сказал я, влезая в телегу.
— Что так скоро? — Иль не поладили?! — удивился Никита.
— Разве с такой свиньей поладишь? — сердито вымолвил я. — Собака на сене: сам не ест и другим не дает!
— Не продает что ли книжки?
— Нет. И разговаривать даже не желает, морду воротит!
Человек в муке усмехнулся. — На цигарки мы их берем — сообщил он. — Коли угодно, на дорогу парочкой ссужу вас?
Я махнул рукой и мы покатили обратно. Собачий хор залился еще неистовей. У ворот я оглянулся на дом: одноэтажный, высокий, с огромными окнами он казался сурово умиравшим отшельником. Видная мне часть окон была выбита и наглухо заколочена изнутри щитами; мезонин весь был обнесен когда-то, как верх Румянцевского музея, легкими колоннами; — из них с каждой стороны уцелело лишь по несколько штук, да и те покосились и грозили падением; флагшток был сломан и над крышей торчал лишь осколок его. Не было сомнения в том, что еще год-два и старый дом будет разобран и на его месте водрузится что-либо вроде трактира с крепкими напитками!
От ворот сейчас же начиналась довольно большая деревня. Мы лихо пронеслись по ней, и за околицей Никита придержал разошедшихся рыжих.
— Теперь куда же? — спросил он.
— На станцию, — ответил я, — будет с меня на этот раз! Поспеем к поезду?
— У, за глаза; времени много! — отозвался Никита. — Отсюда верст семь всего до нее!
Мы сделали приблизительно половину пути, когда и мне и Никите почудилось, что позади нас кричат. Мы оглянулись и в облаке пыли увидали какого-то всадника в черном, махавшего рукой и во всю прыть доспевавшего за нами на пегом коньке. Никита прикрыл глаза от солнца ладонью.
— А ведь это урядник скачет? — проговорил он.
— Стой!.. Стой!.. — донеслось до нас.
Никита натянул вожжи и лошади стали. Урядник подскакал к нам и спрыгнул с тяжело водившей боками пегашки. Держа повод в руке, он подошел к нам и положил левую ладонь на облучок. Загорелое усталое лицо его было красно, фуражка сбилась от скачки на затылок, темные, коротко остриженные волосы, торчали щетиной.
— Кто таков? — строго спросил он, нахмурив густые брови и уставив на меня карие глаза.
— А вам какое дело? — спросил я в свою очередь.
— Прошу не распространяться: я при исполнении служебных обязанностей! видите, кто перед вами стоит? — он указал на свой мундир и погоны.
— Паспорт есть?
— Есть.
— Дозвольте сюда!
Я открыл чемодан и стал рыться в нем; урядник ждал с начальственным видом, Никита, приоткрыв рот, взирал на нас с недоумением. Мне сделалось смешно. Паспорт отыскался скоро, и я протянул его уряднику вместе с бумагой губернатора, в которой предписывалось всем местным властям оказывать мне всяческое содействие и помощь. Урядник важно начал читать бумагу, и, по мере того как подходил к концу, строгость исчезала с лица его, брови разъехались по местам; он часто заморгал глазами и растерялся. На выпуклом лбу его крупными каплями выступил пот.
— Виноват-с, ваше высокоблагородие! — произнес он захлебнувшимся голосом, опустил руку с документами вдоль ноги, а другую поднес к козырьку вместе с поводом. — Извините великодушно!
— Ничего, ничего!.. опустите, пожалуйста, руку! — ответил я. — Только объясните мне, почему вы помчались за мной в погоню?
— Да дурак этот Ватрушкин во всем виноват, ваше высокородие. Приказчика прислал ко мне: скорей, говорит, беги к нам сицилист приехал!
— Почему социалист? — изумился я.
— Да как же — в рубахе, говорит, и книжки скупает, пропагандист, явно! Ну я за вами! Уж простите, Христа ради, на беспокойстве! Из-за глупого человека все вышло! — урядник вытер рукой лоб.
— Пустяки, всяко случается! — ответил я. — Вы исполняли вашу обязанность.
— До начальства не доводите, ваше высокородие, — заискивающе заглядывая мне в глаза, попросил урядник, — оно хоть и обязанность исполнял, а попадет!
— Никому не скажу, успокойтесь! Ну, а теперь больше от меня вам ничего не надо?
— Помилуйте-с!.. может сопроводить вас прикажете?
— Нет, спасибо, ничего не нужно! Ну, Никита, трогай! До свиданья!
— Счастливо оставаться, ваше высокородие! — по-солдатски гаркнул урядник, опять вытянувшись и отдавая мне честь.