За мертвыми душами

Пров Иванович стал прощаться со мной и делать последние наставления. Книги мои он увозил с собою. Выполнив тщательно составленный им маршрут, я должен был вернуться к Прову Ивановичу и уже от него ехать в Питер.

Мы расцеловались, и я вместе с хозяевами вышел на улицу проводить приятеля.

— Ну, будь здоров! — проговорил с высоты брички Пров Иванович и приподнял картуз. Строгое лицо его мелькнуло мимо, и клуб пыли сразу вырос за бричкою; до самого конца деревни над нею виднелась прямая спина и картуз Прова Ивановича.

В избу, несмотря на приглашение хозяев, я не вернулся и присел на завалинке в ожидании Михея. Минут через пятнадцать слева послышалось дребезжанье — словно бы мальчишки палками гнали по улице железные обручи. Я повернул в ту сторону голову и увидал рыжую клячонку и телегу, на которой восседал Михей, размахивавший кнутом. Колеса телеги вихлялись из стороны в сторону, словно руки и ноги расслабленного.

— Едет… уж и балалайка же! — проронил Силыч, прервав беседу со мной.

Михей подъехал к нам, откинулся назад, натянул вожжи и усиленно затпрукал на и без того остановившуюся лошадь, как будто бы имел дело не со смиреннейшим одром, а с заправским рысаком.

— Гляди, убьет!.. — с насмешкой сказал Силыч.

— Да довезешь ли ты меня на такой телеге? — усомнился я, поглядев на обрывки разнокалиберных веревочек, заменявших тяжи и почти всю упряжь, кроме хомута. — Впрямь ведь, не телега у тебя, а балалайка?

— Господи, да куда угодно на ней свезу! — заявил Михей, — позванивает она — это точно!

— Веселая!.. — опять сыронизировал Силыч.

— Да хоть в Москву на ней катить, вот она какая штука-то, ей-Богу!

Выбора не имелось и пришлось взгромоздиться с вещами на эту «веселую штуку».

— Тут близко, пятнадцать верстов всего!.. к сумеркам как раз поспеете!.. — утешал меня Силыч. — Ну, будьте благополучны!..

Михей зачмокал, завертел вокруг собственной головы кнутишком, и мы затрюхтрюхали и зазвенели по улице всеми гайками и скобками.

Она, действительно, казалась вымершей. За околицей начались хлеба, затем дорога нырнула в овраг и пошла среди низеньких кустов орешника и совсем реденькой березовой поросли.

Через некоторое время Михей повернулся ко мне.

— На пересеке надо взять: напополам ближе выйдет, вот она какая штука-то!

— Что ж? — отозвался я, — не заплутайся только!

— Да уж Господи? тыщу разов здесь ездил!

Мы поднялись на зеленый косогор и попали в лиственный лес; проселок вел в самую гущу его.

Стало садиться солнце, и в лесу делалось все свежей и сумеречней. Небо посветлело. Мы минули один перекресток, затем второй и свернули влево на третьем.

— Завсегда на третьем сворачивай! — поучительно обратился ко мне Михей, — запомни, коли опять тут поедешь… вот она, какая штука-то!.. — Я попробовал разговориться с ним, но сделать это оказалось трудно: я чувствовал, что мои самые несложные вопросы только с трудом, как сквозь какую-то броню, проникали до сознания Михея, изумляли его, будили что-то, как вспышку, в мозгу и заставляли отвечать — вот она какая штука-то?..

Стемнело. Я вынул часы и, едва различая циферблат, увидал, что уже десять часов; выехали мы ровно в семь.

— Далеко ль еще до Мотовилихи? — спросил я, — что-то уж больно долго мы тащимся? Подгони коня-то!

— Да рядом она, Господи!.. Сичас за лесом! — отозвался Михей. — Но, но, порченая! — и он задергал и застегал лошадь своим игрушечным кнутиком. Но «порченая» тотчас же перешла на шаг и стала изъявлять желание остановиться совершенно.

— Вот ведь какая животина карахтерная?.. — заявил Михей, — чем ты с ей круче, тем она хутче, ей-Богу! Так уж выезжена, вот она какая штука-то!

— Сам выезжал? — сыронизировал я, но Михей принял вопрос за чистую монету.

— Сам! кому же больше? — воскликнул он с некоторой гордостью. — Без нас тоже не обойтись!

Он с увлечением задергал вожжами, и лошадь остановилась совершенно.

— Видал? — обратился ко мне Михей и спрыгнул с телеги. — Теперь ау: хочь оглоблей ее гвозди, с места не сдвинется!..

— Что ж теперь, мы ее с тобой повезем? — спросил я.

— Зачем? Сноровку я с ней знаю! Теперича три раза обойду вокруг, оглажу, ухи поправлю, вот как опять пойдет — кальером!

Михей действительно трижды обошел вокруг телеги и лошади, похлопал ее по бокам и по шее, подергал за развесившиеся, как у осла, уши и влез опять на облучок. Лошадь без всяких понуканий двинулась вперед и затрусила прежней рысцою.

Михей повернул ко мне лицо.

— Видал? — спросил он с затаенным восхищением. — Этого, брат, коня конокрады уж не уведут, нет!! вот она какая штука-то!..

Проехали мы еще с час — конца лесу не виделось.

— Еде же Мотовилиха? — спрашивал я чуть ли не на каждом повороте.

— Да, Господи, где же ей быть? На своем месте стоит! Сичас будет! — утешал меня Михей.