За мгновения до...

— Забудь? Забудь?! — Дэвид практически задыхается от возмущения. — Да ты понятия не имеешь, чего мне стоило заказать эти постеры, и сколько времени мы с Евой потратили на оформление! Мы, чёрт возьми, неделю возились!

— Я знаю, отец… Именно по этой причине и не выбрал «Искусства» в свои предметы… — Дамиен пытается увести этот нездоровый разговор в сторону.

— Кто это сделал, Ева? Ты знаешь имя этого человека?

— Нет, Дэвид. Нет! — тут же выпаливаю. — Никто не знает!

Дамиен бросает на меня удивлённый взгляд, затем, нахмурившись, добавляет:

— Это сделала моя… девушка, пап. Это Мелания.

— Мелания? — Дэвид словно не верит в услышанное. — Ты что-то путаешь, Дамиен. Мелания… не ангел, конечно, но на такое она не способна!

— Ты понятия не имеешь, на что она способна, отец. И не только она. Ты идеализируешь людей, ты совершенно в них не разбираешься, и это твоя серьёзная проблема, — выговаривает с тоном психоаналитика.

— Что вы не поделили? — перебивая сына, Дэвид обращается ко мне.

— Я не знаю, Дэвид. Я честно не знаю, — вру.

— Они не в ладах с самого начала и уже успели надрать друг другу задницы. Тут нет пострадавших, отец, они обе виноваты.

Но Дэвид не согласен с подобной постановкой вопроса и, не глядя на своего сына, снова обращается ко мне:

— Ева, давай, мы переведём тебя в другую школу? Травля — это не просто плохо, это неприемлемо!

— Побег с поля боя — не самое достойное решение, — снова отзывается мой сводный брат.

— Девочки созданы не для того, чтобы воевать! — жёстко одёргивает его Дэвид.

— А для чего же, интересно? По их поступкам, особенно некоторым, никогда этого не скажешь!

Я опускаю глаза. Если он намекает на свою разбитую шесть лет назад голову, то мне нечем крыть, а что касается моего ответа, то в сравнении с «туалетным монстром», моя выходка — так, ерунда. Детские шалости.

— Девочки становятся девушками, потом женщинами. Они созданы для любви, для материнства, для семьи, — Дэвид произносит эти слова не мимоходом, не вскользь, а с нажимом, с чувством, вкладывая в них не то что смысл, а собственное мировоззрение, свои взгляды на базовые жизненные принципы.

И я вижу, что теперь Дамиен опускает свой взгляд, упирая его в рябую столешницу:

— Почему же они бросают своих мужей и детей? — спрашивает монотонным голосом. — Почему убегают к другим мужчинам, оставляя после себя несчастные страдающие души и собственное разорённое гнездо? — он снова поднимает взгляд и теперь уже смотрит на отца с вызовом.

Но Дэвид, кажется, готов к такому вопросу:

— Никогда никого не суди, Дамиен! Ты ещё слишком многого не знаешь о жизни, о чувствах, о людях, в конце концов! И я уже не говорю о женщинах! Не смей судить! Никогда не смей! Мужчина всегда должен оставаться мужчиной, при любых обстоятельствах. Как бы жизнь не била — держи удар и не забывай о долге! Сцепи зубы и выполняй свой долг!

Перед моими глазами неистовое выражение лица Дамиена, разозлённого поступком необразованного кубинского крестьянина Хуана, того самого, который обрёк свою семью на страшную смерть в огне во имя идеи. Дамиен тогда говорил о мужском долге, и теперь мне ясно, что Дэвид при всей своей мягкости, иногда даже мягкотелости, проделал титаническую работу, воспитывая своего агрессивного, эмоционально неуравновешенного сына, и вырастил в итоге достойного мужчину.

Внезапно на меня накатывает эмоциональная волна, смесь уважения с нежностью и даже любовью к близкому старшему человеку. На секунду мне даже захотелось, чтобы Дэвид был каким-то образом и моим отцом тоже. Он ведь заботился обо мне… Он всегда заботился обо мне! Да, мать жила здесь, в Ванкувере, рядом с ним и его сыном, но он всегда присылал мне и Агате деньги, что делать был совершенно не обязан. Он прилетал, когда я сломала ногу во время неудачного сёрфинга, и дежурил в больнице, пока не прилетела мама. Он регулярно звонил и спрашивал, как мои дела, не нужно ли мне что-нибудь. И он каждый год дважды приезжал, чтобы навестить меня. Мать не являлась ни разу, за исключением того случая со сломанной ногой. Дэвид сотни раз предлагал… нет, наверное, даже просил меня вернуться в Ванкувер и попытаться ужиться с Дамиеном, чтобы мы могли быть одной семьёй. А я ледяным тоном заявляла ему, что мне не нужны ни его деньги, ни его так называемая семья вместе с моей матерью. «Кошка и та — лучшая мать, чем моя» — так, кажется, я заявила ему однажды, чем довела до слёз. Я не поняла тогда, почему он так расстроился, но зато запомнила его ответ:

— Никогда не суди, Ева. Никогда. Жизнь иногда так ставит тебя… в неудобную позицию, что ты и подумать не мог, что такое вообще возможно.

— На веку как на долгой ниве! — подпевала ему Агата.

— Не станешь судить людей, может и тебя не так жестоко осудят, когда твой час придёт, — завершил тогда свою мысль Дэвид.

И Агата согласно кивнула головой, у каждого, мол, такой час обязательно наступит, всенепременно явится такая пора, когда жизнь тебя фигурально «нагнёт», и всё что тебе останется — надежда на поддержку и понимание людей.

Глава 23. Слепота

Дамиен

Jean-Michel Blais — Blind