За Москвою-рекой. Книга 2

— Позвольте спросить вас, а сколько получаете вы сами?

— Триста рублей в месяц.

— Значит, директор, глава, получает триста рублей. А главный инженер пятьсот? Нескладно как-то!..

— Нормально. Вы не ломайте себе голову над этим. Главное, чтобы вы ни в чем не нуждались и всецело отдавались работе. Все остальное ерунда.

— Нет, в этом вы неправы, — решительно сказал Терентьев.

— Ну, знаете, не могу же я устанавливать сам себе зарплату!.. Признаться, для меня это не имеет большого значения. Жена зарабатывает прилично, мать получает пенсию. Живем скромно, и наших заработков вполне хватает…

— Понятно… — Терентьев помолчал, потом спросил: — Вам известно, что характер у меня неважный? По крайней мере, так говорят… И я люблю работать самостоятельно. Насколько я знаю, вы тоже не отличаетесь ангельским характером. Сумеем ли мы сработаться?

— У нас на комбинате столько дел, что хватит на всех. Потом, насколько я понимаю, нам с вами делить абсолютно нечего!

— Понятно… Когда прикажете приступить к работе?

— Хоть завтра, если Боков не задержит.

Не успел Власов закончить последнюю фразу, как в кабинет влетел заведующий ткацкой фабрикой инженер Макаров.

— Что же это делается, Алексей Федорович? — взволнованно начал он. — Берем на себя большие обязательства, а у меня стоят станки из-за того, что нет пряжи! Шустрицкий, вместо того чтобы принять срочные меры, собирается после проверки наложить санкции на прядильную фабрику. Зачем мне санкции, — я не купец, не капиталист! Мне нужна пряжа, а не какие-то санкции да штрафы!..

— Здравствуйте, Евгений Александрович, — мягко сказал ему Власов, — вы пришли очень кстати. Познакомьтесь, пожалуйста, — Матвей Васильевич Терентьев, наш новый главный инженер. Прошу любить и жаловать!..

Макаров притих и, протягивая руку Терентьеву, внимательно посмотрел на него. Новый главный инженер показался ему не очень симпатичным. Худой, высокий, жилистый, со смуглым лицом, глубоко посаженными глазами. Взгляд жесткий…

— А теперь садитесь и расскажите, что у вас стряслось? — спросил Власов.

— Из-за нехватки пряжи высоких номеров стоят с самого утра двадцать станков!

— Но ведь прядильщики выполняют план.

— План-то они выполняют, даже перевыполняют, но нам от этого не легче, — все равно высоких номеров не хватает. И вот результат: или перезаправлять станки на старый ассортимент, или стоять. Что лучше — не знаю.

— Плохо и то и другое, — сказал Власов. — Впрочем, стоять все же хуже. Перезаправляйте станки.

Когда Макаров, понурив голову, вышел, Терентьев сказал Власову:

— С высокими номерами и впредь будет тяжело. Нужно искать иной выход. Может быть, есть возможность увеличить выпуск на вашей прядильной фабрике?

— Можно, с натяжкой. Но для этого потребуются две чесальные машины и два новых быстроходных ватера. Снимем три ватера, вместо них поставим два.

— А чесальные машины есть где ставить?

— Место найдем.

— В таком случае я завтра же поговорю с Боковым и выпишем вам наряд на эти машины.

— Думаете, Боков даст согласие? — с недоверием спросил Власов. — Позавчера мы расстались с ним не очень-то дружелюбно…

— Не думайте о нем плохо. Боков человек порядочный, хоть и мелковат для руководства такой громадиной, как московский текстиль. Вы прикажите подготовить место, а машины будут, поверьте мне. Иначе вы не избавитесь от вечной лихорадки. — Терентьев поднялся. — Алексей Федорович, честно признаюсь, я рад, что буду работать с вами. Вы всегда можете положиться на меня, не подведу!

Власов поднялся и горячо пожал руку новому главному инженеру. Кажется, он не ошибся в выборе.

…Слова Аркадия Семеновича Шагова, сказанные им когда-то в далеком северном лагере, что наступит такое время, когда Юлий Борисович не будет считать деньгами тысячу или две тысячи рублей, оправдались полностью. Теперь он ворочал сотнями тысяч, мог позволить себе все, что угодно душе, и если бы не боязнь обратить на себя внимание, жил бы роскошно, как мечтал об этом с ранней юности.

Деньги уже не радовали его, как раньше, — их стало слишком много. К тому же приходилось всегда жить с оглядкой, постоянно притворяться, чтобы у окружающих создалось впечатление, что перебивается он на скромную зарплату главного механика маленького предприятия. И только бывая в Ленинграде, Риге, Вильнюсе, Харькове, Киеве, Баку, особенно во Львове, он отводил душу, полагая, что там его никто не знает.

Нужна ли была ему жена? На этот вопрос он не мог ясно ответить себе. Но чем решительнее сопротивлялась его домоганиям Муза, тем энергичнее он ее добивался. Поведение этой красивой и, без сомнения, умной женщины ставило Юлия Борисовича в тупик. Она не принимала от него никаких подарков, даже самых дорогих, отказывалась показываться с ним где бы то ни было, словно боясь скомпрометировать себя. Но больше всего озадачивал Юлия Борисовича ее отказ стать его женой. Он был убежден, что самая красивая женщина Москвы сочла бы это за честь для себя. Такое самомнение подкреплялось тем, что множество женщин отвечали ему взаимностью. Сегодня ему пришлось убедиться, что Муза окончательно потеряна для него.