«За нашу и вашу свободу!» Герои 1863 года

Выступление Энгельса касалось, во-первых, причин и характера многочисленных революционных выступлений польского народа. Он говорил: Страна, которую искромсали на куски и вычеркнули из списка народов за то, что она была революционной, не может уже нигде искать спасения, кроме как в революции. И поэтому во всех революционных боях мы встречаем поляков. Польша поняла это в 1863 году и провозгласила во время того восстания, годовщину которого мы сегодня чествуем, самую радикальную из всех революционных программ, когда-либо выдвигавшихся на востоке Европы. Развивая и уточняя мысли Врублевского в его вступительном слове, Энгельс заявил, что смешно считать польских революционеров аристократами, ратующими за аристократическую Польшу в границах 1772 года. Польша 1772 года, — сказал он, — погибла навеки [...]. Новая Польша, которую поставит на ноги революция, в общественном и политическом отношении будет столь же коренным образом отличаться от Польши 1772 г., как новое общество, навстречу которому мы стремимся, от современного общества.

Другая тема в выступлении Энгельса связана с отрицательным влиянием порабощения Польши на революционное движение в трех странах — участницах раздела. И в Австрии, и в Пруссии, и в России владычество над польскими землями не раз позволяло реакционным правительствам одерживать победу над оппозиционными силами. Так, в начале 60-х годов вследствие пагубной борьбы с Польшей в России погибло первое значительное движение, Восстановление Польши, — закончил свою речь Энгельс, — поистине в интересах революционной России, и я с радостью услышал сегодня вечером, что это мнение совпадает с убеждениями русских революционеров.

Как бы продолжением описанного собрания было юбилейное заседание в честь сорокапятилетия ноябрьского восстания в конце 1875 года. В нем также приняли участие наряду с поляками представители русского, французского, немецкого, чешского, сербского и других народов. Маркс и Энгельс из-за болезни присутствовать не могли. Сообщая об этом П. Л. Лаврову, Маркс писал: Я мог бы там только повторить то мнение, которое я защищаю уже в течение тридцати лет, а именно, что освобождение Польши есть одно из условий освобождения рабочего класса в Европе. Энгельс прислал к началу заседания письмо, адресованное Врублевскому, с выражением самых теплых чувств к польскому народу и к его революционным силам. Врублевский зачитал письмо Энгельса собравшимся и, возвращая его автору, сделал коротенькую приписку по-русски. Эта деталь, во-первых, лишний раз подтверждает то, что Энгельс владел русским языком, а во-вторых, указывает на одного из его знакомых, в беседах с которыми могла звучать русская речь.

Но самым замечательным на сорокапятилетнем юбилее ноябрьского восстания была речь самого Врублевского, воочию показавшего итоги идейного роста польской революционной эмиграции. Приветствую вас, — говорил Врублевский, — не только как друзей Польши, но и как представителей рабочего класса. В настоящее время всякий польский эмигрант, который не проникся сочувствием к рабочему классу и не осознал, что дело этого класса — его дело, есть или иезуит, или невежда. В обоих случаях он заслуживает презрения, в обоих случаях он преступен перед своим народом. Указывая, что союзниками польского народа являются трудящиеся Германии, Австрии, Франции и других стран, Врублевский подчеркнул необходимость особенно тесного союза между польским и русским освободительным движением. Мы должны,— заявил он, — готовиться к восстанию вместе с русскими социалистами, для этого поляки должны помогать русским в России, как и русские — полякам в Польше. Польский народ и русский народ должны восстать вместе, как наши отцы говорили: За нашу и вашу свободу!

Слова о неразрывной связи между рабочим движением и борьбой за освобождение Польши не были для Врублевского пустой декларацией, а выражали его подлинные убеждения. В деятельности генерала Коммуны можно найти сколько угодно тому подтверждений. Приведем лишь одно из них. В 1877 году, когда началась русско-турецкая война, английская дипломатия, добиваясь ослабления царской России, мечтала о восстании в Польше и Литве. Английский министр иностранных дел лорд Дизраэли предложил Врублевскому огромную сумму денег на организацию восстания. В прежние времена немногие из польских эмигрантов отвергли бы такое предложение. Врублевский, посоветовавшись предварительно с Марксом и Энгельсом, ответил Дизраэли следующим образом: Я не кондотьер и не собираюсь драться ради денег. Если бы я видел, что наступило время для восстания, то подготовил бы его в своем крае, не ожидая денег английских капиталистов. Показательна не только эта отповедь Врублевского любителю политических провокаций, но и то, что подавляющее большинство польской эмиграции одобрило его позицию.