За нашу и вашу свободу. Повесть о Ярославе Домбровском

— Это изумительный парень. Ты с ним подружишься. Мы будем вместе. У тебя ведь в Питере нет знакомых.

Ярослав усмехнулся:

— Один есть.

— Кто?

— Его императорское величество самодержец всероссийский Николай I.

Друзья рассмеялись.

В разговор вмешался Врочиньский:

— О Потебне я слышал. Он из передовых. Он собирается тоже в Константиновский корпус. Но там и среди профессоров есть свободомыслящие, не то что наши брест-литовские замухрышки.

— А кто, например? — спросил Ярослав.

— О Лаврове Петре Лавровиче слыхал?

— А кто он?

— Математику в корпусе преподает.

— Математику? Ну, это…

— Подожди, не торопись. Лавров в математике не замкнулся. Он проповедует социалистические идеи.

Андрей Потебня с первого взгляда понравился Ярославу Домбровскому. Они были в разных классах. Андрей был моложе Ярослава. Но он казался старше своих лет. Прямой, пылкий, остроумный, решительный до резкости и увлекающийся до самозабвения, он некоторых отталкивал своей прямолинейностью, категоричностью своих суждений. Ярослава он пленил сразу, и чувство это было взаимным. Польские юноши, которых было немало в Константиновском корпусе, ревновали Домбровского к Потебне.

Особенную нетерпимость проявлял Казимир Грудзинский.

— Ты забываешь, что ты поляк, — говорил он. — Тебя влечет все русское. Ты не выпускаешь из рук русских книг. Я не говорю об учебниках. Но твоими любимыми поэтами становятся не Словацкий, не Мицкевич, а Некрасов, Пушкин. Твоя библия — это журнал «Современник», твой бог — Чернышевский.

— Ну, это ты, Казик, чересчур, хотя кое-что, пожалуй, верно, — сказал Вессель.

При этом он с опасением посмотрел на Домбровского, ожидая, что тот вскипит. Но, вопреки ожиданию, бурной сцены не последовало. Ярослав остался спокоен. Он посмотрел на товарищей даже с некоторым сожалением.

— Неужели вы не понимаете, — сказал он, — что мы с русскими революционерами в одном строю. Нам нужна их помощь, потому что нам одним не под силу вырваться на свободу. Не забудьте, Польша сидит не в одной, а в трех тюрьмах. На кого ж нам опираться? На Германию? Но немцы нас рассеют и ассимилируют. На Австрию? Посмотрите, как австрияки раздробили Италию. Не говорю уж о том, что мы с русскими из одного славянского корня. Не это решает. Родные по крови не всегда родные по духу. Но Польша будет свободной только тогда, когда будет свободной Россия. Русское самодержавие никогда не выпустит нас из своих лап, а русская республика даст нам независимость.

— Она поглотит нас! — вскричал Казимир.

Сзади раздался голос:

— Ни в коем случае!

В дверях стоял Андрей Потебня.

— Ни в коем случае, — повторил он, подходя к друзьям. — Мне польский революционер ближе, чем русский сановник. Ярек прав: дело не в том, что поляки и русские близки друг другу по крови. Пушкин и Мицкевич подружились не потому, что они оба славяне, — их связала любовь к свободе. Между прочим, — обратили внимание, друзья? — они даже лицом похожи друг на друга. Нет, честное слово! У Мицкевича такой же тонкий изогнутый нос, как у Пушкина, так же верхняя губа слегка выдается над нижней. Не смейтесь! Конечно, главное, что их роднит, — это глаза, которые видят далеко, и сердце, которое чувствует глубоко!

Все смеялись. Одни с недоверием. Другие потому, что находили это сравнение забавным. Ярослав сдержанно улыбался и смотрел с симпатией на красивое, одушевленное лицо Андрея. Он думал о том, как талантлив его новый друг, какой у него быстрый наблюдательный ум, умеющий подметить и сопоставить то, что остается незаметным для других.

Резкий продолжительный звонок прекратил эту беседу. Надо было идти в класс на урок предмета, который в ту пору назывался: «черчение планов и ситуаций», а впоследствии получил более простое название: топография.

Ярослав был хорошим рисовальщиком, его чертежи отличались особой тщательностью и точностью. Он не отказывал менее способным товарищам в помощи.

Особенно часто приставал к нему с просьбами о помощи Каетан Залеский, однофамилец его дяди — фамилия, впрочем, распространенная среди поляков. И не только в черчении, а и в прямолинейной тригонометрии, фортификации, военной экзерциции, фейерверочном искусстве, долговременной атаке и обороне крепостей, аналитической геометрии и в прочих специальных науках, преподававшихся в корпусе. Сам Залеский отличался успехами только в шагистике и в танцевании. Это был высокий юноша с холодным выражением на красивом надменном лице. Впрочем, выражение это менялось, когда он прибегал с просьбой: тогда он умильно заглядывал в глаза и искательно улыбался. Он и сам не отказывал в мелких услугах — доставлял Ярославу свежие номера «Современника» и «Отечественных записок» и почему-то хорошо знал всякие литературные новости и политические сплетни. У начальства Залеский был на хорошем счету, может быть, благодаря своим успехам в строевых занятиях. Однажды он удостоился похвалы самого главного начальника всех сухопутных кадетских корпусов.