— Свое будущее я вижу явственно. Сознание своей обреченности, разумеется, не остановит меня. Мое дело продолжат…
Сераковский вмешался пылко:
— Не говорите так, Николай Гаврилович! До революции несколько шагов!
Ольга Сократовна прикрыла лицо руками.
— Революция в России… — сказала она тихо. — Помните, у Пушкина: «Не приведи бог видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный!»…
Чернышевский сказал твердо:
— Меня не испугают ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня. Народную революцию возглавят сознательные политические борцы. Наша задача воспитать их.
Говоря это, он обвел окружающих широким жестом, как если бы перед ним была большая аудитория. И тут же рассмеялся и сказал:
— Мы, кажется, проповедуем перед шубами, господа. Идемте в комнату.
Домбровский сказал несколько дрогнувшим от робости голосом:
— Вы, конечно, полагаете, Николай Гаврилович, будущей формой правления республику?
Чернышевский остановился.
— Разумеется, — сказал он. — Однако имейте в виду, что народ не станет защищать форму ради формы. Народ должен получать от данной политической формы существенные выгоды.
Он положил руку на плечо Домбровского и добавил:
— Для вас, поляков, главная задача сейчас — объединение. Один в поле не рать…
Часть V
НАКОНЕЦ ПОЛЬША!
Гений всегда живет в среде народа, как искра в кремне, — необходимо лишь стечение обстоятельств, чтобы эта искра вспыхнула.
Выпуск из Академии генерального штаба состоялся в декабре, почти в самый канун нового, 1862 года. Перед церемонией выпуска наиболее отличившиеся в овладении науками офицеры получили производство в следующий чин. Среди них был Ярослав Домбровский, первый ученик курса, «гордость академии», как называл его генерал. Домбровский был произведен в штабс-капитаны. Молодого блестящего генштабиста хотели вернуть на Кавказ, суля ему быструю карьеру. Ярослав с трудом отпросился. Кроме того, был сильный нажим из Варшавы. Маркиз Велёпольский представил дело так, что русификация Царства Польского пойдет несравненно успешнее, если молодые генштабисты польского происхождения будут назначены в части русской армии, расквартированные в польских краях. Их рассматривали как проводников русского влияния, как опору царского самодержавия.
Лучшего воспитанника академии штабс-капитана Домбровского назначили в самую Варшаву, в 4-ю (впоследствии 6-ю) пехотную дивизию на должность квартирмейстера. Назначение это считалось временным. Одновременно Домбровский был зачислен в чины генерального штаба. Как объяснили ему в военно-сухопутном ведомстве, ему надлежит изучить возможный театр военных действий на западе. Было и другое предложение: остаться при академии в качестве одного из ее преподавателей по кафедре высшей тактики. Ярославу удалось и от этого уклониться. Боясь возможных перемен в назначении, он отказался от положенного ему отпуска. Немедленно после торжественной церемонии выпуска (на которой присутствовал почетный член академии эрцгерцог Карл Австрийский) штабс-капитан Домбровский отбыл на курьерских к месту своего назначения, в город Варшаву.
Варшава бурлила. Неспокойствие чувствовалось повсюду: и среди студентов, и в солдатских казармах, и в самой резиденции наместника — в королевском замке. Начать с того, что на посту этом один за другим беспрерывно сменялись царские генералы. Это была поистине пляска наместников. Дважды, но всего по одному месяцу, правил польскими землями Сухозанет, после него и до него — граф Ламберт, но тоже очень коротко, не долее двух месяцев. С осени шестьдесят первого года в замке засел генерал Лидерс. Тотчас террористические организации польских патриотов начали готовить на него покушение.
Большую роль играл вопрос о раскрепощении крестьян, об отмене барщины. Крестьяне требовали землю, и каждое политическое движение, выступавшее под этим лозунгом, могло рассчитывать на поддержку широких народных масс. То и дело на улицы выходили манифестации варшавских ремесленников и рабочих, распевавших патриотические песни.
Песнями дело не ограничивалось. В апреле шестьдесят первого года варшавские улицы обагрились кровью. Народная манифестация столкнулась с армией. Это вызвало бурю во всем крае. Варшава объявила траур. Города потребовали независимости, крестьяне — землю.
Царское правительство то обрушивало на народ репрессии, то шло на уступки. То оно прибегало к арестам, то сулило городам самоуправление, реформу школы, допущение польского языка в государственных учреждениях. Тогда-то и выплыл на политическую арену польский магнат маркиз Велёпольский, который выдвинул программу примирения Польши с царизмом на почве взаимных уступок. Он был назначен начальником гражданского управления Царства Польского. Он объявил, что царь обещал полякам автономию.