За номером 600

Носов стряхнул с себя оцепенение и хотел было приподняться, как где-то сбоку затрещали кусты. Носов схватился левой рукой за пистолет... И улыбнулся. "Косоглазый черт, - облегченно вздохнул он, - и тебя мороз доконал". Заяц был рослым, шерсть его сливалась с белизной снега. Увидев человека, он почему-то не струсил. Не ударился в бега. Но заяц есть заяц. Потоптался, попрыгал вокруг куста и махнул через него в поле. Носов проводил его тоскливым взглядом. И обрадовался только тому, что косой помчался не в немецкую, а в русскую сторону. "Вот бы и мне так, - подумал летчик. Вскочить, перемахнуть через кусты, через речку и - к своим..." Повернулся на спину. От резкой боли в бедре захватило дух. Едва пришел в себя. И тут же увидел пролетавших над ним пять или шесть ворон. "Где-то близко жилье", отметил про себя. На сердце сразу потеплело. Настроение улучшилось.

"Снегиря видел. Зайца и ворон - тоже, - размышлял Носов. - Не нагрянули бы к ночи волки". Вспомнился рассказ Джека Лондона "Любовь к жизни". Через снежную пустыню, где и нога-то человеческая не ступала, пробирался к пристани большой реки голодный больной человек. С каждым часом слабели его силы, и он уже не мог идти, а только полз. Следом за ним тащился издыхающий от голода волк. Между человеком и волком велась незримая борьба. И все же победил в этом поединке человек. Полумертвый, почти обезумевший от лишений, вопреки всему добрался он до пристани. До живых, здоровых людей...

"Хорошо, что человека никогда не покидает надежда на лучшее, - думал Носов. - Доберусь я до своей пристани". Посмотрел в ту сторону, куда пролетели вороны. Начал прикидывать предстоящий маршрут...

Вечерело. Мороз все крепчал. Наконец-то можно было отправляться в путь. Попытался подняться. Ничего из этого не вышло. Он упал. Левая нога отказалась повиноваться. Пришлось ползти по снегу, как джек-лондоновскому герою. "Вперед! Вперед, Носов!" - подбадривал сам себя летчик. И как огромный черный краб, копошился в снегу. Карабкался изо всех сил, одолевал метр за метром пологий берег реки Полы.

Носов полз. Иногда терял сознание. Долго отдыхал. Приходил в себя. И снова полз. То ему вдруг почему-то слышался отдаленный выстрел, то лай собак, то далекий гудок паровоза. То казалось, что где-то впереди мелькнул огонек... "Спокойно, Носов", - сдерживал себя. Важно было не поддаться страху.

Пот и кровь заливали летчику глаза. Спасал только снег. Он брал его левой рукой и прикладывал ко лбу, к губам, к лицу... И снова полз. По сути дела, он работал одной рукой и одной ногой. Местами буравил снег головой.

Перебрался через русло реки Полы. Полежал. Осмотрелся. Ничего радостного для себя не увидел. Впереди маячил лес. Пробираться через него рискованно. Застрянешь в чащобе или в яму какую-либо провалишься. Если бы не ползти, а идти... И тут Носов заметил лыжную тропинку. Она шла вдоль опушки леса. И он решил довериться лыжне...

Долго и напряженно всматривался Носов в тускнеющие дали. Обшаривал глазами лес. Там могли быть и свои и чужие. Разведчики с той и другой стороны. Следы лыжников свежие. Их даже не успела замести поземка. Носов попытался представить, что делалось в это время в полку. Не вернулись с боевого задания два летчика. Горюют на пустых стоянках авиамеханики. В тревоге - комэска. В штабе не отходит от телефона и рации командир полка. Не отзовутся ли откуда-нибудь пропавшие без вести Носов и Балабанов?

Все живое вокруг словно замерло. Ни звука. Ни огонька. Но вот мелькнуло что-то среди деревьев. Послышался легкий шум. Хрустнула где-то ветка. Показалось... И тут Носов опять заметил зайца. Он сидел на высоком пеньке и с любопытством взирал на летчика. "Не тот ли самый, что прятался в кустах?" - тепло подумал Носов.

Старался не шевелиться, чтобы пообщаться с косым. Как ни говори - живое существо. Вспомнил, как он однажды зимой охотился с отцом на зайцев в подмосковном лесу. Так хотелось убить из ружья хоть одного. Он был ворошиловским стрелком. Не терпелось продемонстрировать отцу свое мастерство. Но ружье у них с отцом было одно на двоих. Андрей Михайлович почему-то не спешил передать его сыну. Трижды стрелял Андрей Михайлович по зайцам, а убил только одного. "Будь ружье у меня, - сокрушался Носов-младший, - уж я бы не промахнулся". И только теперь, здесь, у линии фронта, на валдайской земле, он запоздало понял, что отец тогда не "мазал", как думал сын, а просто не хотел убивать зайцев и палил в них для острастки. "Возможно, - фантазировал Носов, - один из косых, не убитых тогда отцом, сидел сейчас на пеньке и обозревал свое снежное царство".

Когда возвращались домой, Андрей Михайлович сказал огорченному сыну:

- Добыли по одному, и хорошо. Главное, что мы с тобой по лесу побродили. Доведется ли когда-нибудь еще так...