За огненной чертой

Так австриец Леопольд Фейсель стал советским партизаном. И если эту книжку случайно прочитают в Австрии, пусть передадут от нас, бывших партизан-лазовцев, горячий привет и низкий поклон семье Фейселя. Такие люди, как Леопольд, — гордость рабочего класса, верного хранителя традиций пролетарского интернационализма.

Бой в районе Шевелева не закончился тем, что вражеский танк подорвался на нашей мине, а десант был обезврежен. В тот же день произошел любопытный случай.

Выдвинувшись немного вперед, партизанская группа вела из рощицы огонь по врагу. Там находился Александр Андреев, недавно назначенный комбатом вместо умершего от раны П. П. Симуховича. Фашисты решили взять рощицу в клещи. Тогда партизаны, почти все одетые в немецкую форму, незаметно отошли по приказу Андреева в сторону деревни. Гитлеровцы, наступавшие с двух сторон, начали бить друг друга.

В результате боя в районе Шевелева и Рябинок враг потерял только убитыми около 150 человек. Были потери и у нас — 25 партизан пали смертью храбрых, 45 получили ранения.

Занятые деревни мы удерживали до тех пор, пока не ушли в леса, хотя уже 3 июня противник бросил против нас 11 танков, 8 бронемашин, до 500 человек пехоты, наступавшей под прикрытием артиллерийско-минометных батарей, огонь которых корректировали два самолета. И несмотря на такую силищу, все атаки врага были отбиты.

Наступило лето 1942 года. Это было тяжелое время и для партизан, находившихся поблизости от фронта, и для советских войск, отстаивавших Сталинград...

Мне запомнилась картина, которую видел в деревне Луки. Кругом битый кирпич, обгорелые бревна. Мрачно, как символ несчастья и нужды, торчит над пепелищем труба русской печи. И тут же рядом буйно цветет сирень. Извечно налаженная в природе жизнь текла своим чередом. В скворечнике на обгорелой березе хлопотун-скворец как ни в чем не бывало занимался своими делами. От таких картин на душе становилось грустно и тревожно...

Нам по-прежнему категорически запрещали покидать занятый район, хотя в штабе полка неоднократно высказывалось мнение о необходимости сменить место дислокации. Особенно рьяными сторонниками такого плана были мы с Хотулевым. Но приказ есть приказ...

А обстановка все усложнялась, участились схватки с врагом. Чувствовалось: немцы готовятся к большому и серьезному сражению. Тревога и напряжение как бы висели в воздухе. Пленные, захваченные во время боев в Шевелеве и Рябинках, в один голос утверждали, что с 7 июня 1942 года начнется общее наступление против партизан. Мы немедленно сообщили об этом в штаб фронта. Но и без показаний пленных мы знали, что уже к началу июня перед фронтом полка действовало 7 тысяч вражеской пехоты и более 20 танков.

Даже в антисоветской смоленской газетенке «Новый путь», обычно умалчивавшей о действиях партизан, появилась передовая с призывом бороться против партизан:

«Рассчитывая на нашу былую пассивность и доверчивость, большевики пытаются засылать к нам свою агентуру, сбрасывают листовки и т. п. Цель — устрашить нас, создать среди нас нервозность и даже панику... Не пассивно слушать зловредные небылицы, а сдавать германским властям на поверку каждого подозрительного типа — вот наш долг».

Еще ничего определенно не зная, мы предприняли ряд мер к тому, чтобы нас не застали врасплох. Прежде всего еще раз заминировали все танкодоступные участки, при этом по берегам Десны создали мощные минные поля, которые могли в будущем сыграть роль серьезного прикрытия.

Почти у самого Мутищенского леса мы создали секретные склады артиллерийских снарядов и патронов, привели в полную боевую готовность все свои танки (теперь их было девять). Мы были глубоко убеждены, что гитлеровцы не имеют ни малейшего представления о наших танковых силах. В дальнейшем это предположение целиком подтвердилось.

Одновременно мы запаслись продовольствием и боеприпасами. Кое-что сумел прислать Западный штаб партизанского движения, возглавляемый секретарем Смоленского обкома партии Д. М. Поповым. В лесу были организованы резервные базы продовольствия и боеприпасов, а также госпиталь.

Меньше становилось раненых. Излечившихся от ран, но неспособных продолжать борьбу в тылу врага, мы направляли в штаб 2-й партизанской дивизии, а оттуда на самолетах — в советский тыл. Вообще-то у нас были и свои аэродромы в Мутище, Луках, Зуях, но там не могли принимать больших самолетов. Часть раненых, которых по тем или иным причинам нельзя было эвакуировать на Большую землю, мы направляли через линию фронта с надежными проводниками или размещали по деревням.

Оккупанты то там, то тут начали теснить наши подразделения. Вражеское кольцо вокруг полка сомкнулось и начало постепенно сжиматься.

Однажды со стороны Варшавского шоссе, смяв заслоны батальона Н. Грачева, в глубь расположения нашего полка прорвались немецкие танки. Возникла опасность, что буквально через час они могут появиться в деревне Заболотье, где находился крупный партизанский госпиталь.