За оградой Рублевки

Немного постояв перед крематорием, вы с болью заметите, как поредели русские роды и фамилии, как мало остается живой родни, сколько одиноких бездетных пар, вымороченных ветвей, навсегда отсыхающих со смертью бездетного старца. Однажды к крематорию подкатил облупленный скрипучий «Москвич», управляемый дряхлым дедком. Поверх «Москвича» на багажнике стоял кустарный, из неотесанных досок гроб. На заднем сиденье привалилась мертвая старушка. Дедок обратился за помощью к работникам крематория: «Подсобите, ребята, ни денег, ни сил не осталось». И те положили легкую, как пушинка, старушку в тесовый гроб, предали огню.

Здесь, перед вратами в царство Аида, поймешь, что таинство смерти включает в себя хозяйство смерти в виде муниципального предприятия «Ритуал», располагающего автопарком погребальных автобусов, деревообделочными мастерскими, сколачивающими гробы, керамическими цехами, создающими глиняные глазированные урны, а также самим крематорием, где ведется подсчет не только покойников, но и выплат за газ, электричество, заработной платы работников, сопричастных смерти, которой, в широком смысле, сопричастна жизнь, регулярно поставляющая клиентуру хозрасчетному предприятию, чей доход возрастает по мере убыли населения России.

Медленно растворяются врата крематория, и на пороге появляется женщина в строгом темном костюме, с медленными плавными движениями, исполненными печали. Приглашает в ритуальный зал с высокими потолками, откуда свисают кованные светильники. Подобные залы бывают в дворцах бракосочетаний, в вестибюлях кинотеатров, в зданиях музеев, если бы не одинокий постамент, предназначенный для гроба, и не арка в стене, куда, как в туннель, уедет вагонетка с гробом. Женщина с печальным лицом – это Ангел Смерти, встречающий усопшего на последнем отрезке его земной юдоли, прежде чем он перейдет в неземные миры. У Ангела Смерти все тело, каждое перо на крыле, лицо и руки и ноги покрыты всевидящими, недремлющими глазами. У этой немолодой женщины два утомленных глаза и заученные слова негромкой печальной речи, с которой она двадцать раз в день обращается к удрученным людям, отдающим ей своего покойника.

Она прекрасно изучила психологию этих беспомощных перед лицом смерти людей. Управляет ими, мягко командует. Просит поставить гроб на постамент. Просит открыть крышку. Поправляет цветы. Приглашает проститься. И все, кто ни есть, доверяют ей, охотно исполняют ее указания. Приближаются, отдаляются, застывают в безмолвном поминовении, медленной вереницей идут ко гробу, наклоняются над белым длинноносым лицом, целуют костяной лоб. Остаются у незримой черты, когда вагонетка уплывает в туннель под звуки органа, за которым сидит слепой музыкант, как будто наполовину уже умерший, принадлежащий к промежуточному, меж двух миров, бытию.

У этой женщины, выполняющей роль печального конферансье, есть семья, дети, любимый муж, домашнее хозяйство, приготовление борща, стирка белья. За годы работы в крематории она научилась заслоняться от энергий смерти, что ежедневно ударяют в нее, пронизывают ее одежду, плоть, душу, умертвляют ее. Если бы она была эмоциональна, впечатлительна, возбудима, она бы не смогла здесь работать. Ее бы замучили ночные кошмары, съела меланхолия, источила неведомая хворь. Но она управляет своими чувствами, прежде работала в торговле, по случаю оказалась здесь, в крематории. Она не говорит знакомым о месте своей работы. «Работаю в коммунальном хозяйстве».

Встречая ежедневно двадцать погребальных процессий, уделяя каждой не больше десяти минут, она, тем не менее, многое успевает заметить. Как недружелюбны и ревнивы друг к другу две жены усопшего, нынешняя и разведенная, которая злорадствует горю соперницы, уравнявшему их, наконец. Как робеет и мучается любовница, не смея подойти к любимому мертвецу, заслоненная стеной законных родственников и знакомых. Как тайно удовлетворен чиновник, целуя лоб умершего начальника, уступившего ему место на ступеньке карьеры. Как вяло и неохотно служит панихиду священник, которому заплатили вдвойне, чтобы отпел некрещеного. Как заходится в причитаниях плачея, надувая на горле синюю жилу, а сама зорко взглядывает сорочьим глазком на серьезного сумрачного вдовца, приготовившего для нее конверт с деньгами. Как, прощаясь, люди незаметно суют в гроб под цветы последние подарки усопшему – кто гребенку, кто мыло, кто бутылку водки, кто мобильный телефон, веря по-язычески в бытовые проблемы загробной жизни. Как стараются все поскорее отпустить покойника, оттолкнуть от себя, развязаться с ним, в бессознательной радости продолжить жизнь, и только матери готовы кинуться вслед за сыновьями в полукруглый туннель, уйти вместе с ними в смерть.

Эта благообразная женщина, привратница смерти, сохраняет спокойствие. И только, когда хоронят малых детей, не выдерживает и рыдает со всеми.