За опасной чертой

Часто, возвращаясь после очередного полета, Мосолов рассказывал конструкторам и инженерам о своих наблюдениях, пояснял, как вел себя самолет на тех или иных режимах, говорил о подмеченных особенностях. Все, казалось бы, шло нормально. Его понимали. Но на каком-то этапе обсуждение итогов полета продолжалось уже без него.

Георгий замечал это и не оставался равнодушным. Но что делать? В чем существо этих научных разговоров? Видимо, столбцы формул и замысловатые графики таят в себе нечто большее, чем его наблюдения, ощущения. Конечно, техника усложняется день ото дня. Тот же реактивный двигатель изменил не только скоростные и высотные характеристики самолета, но и его внешние формы. Самолет стал больше похож на оперенный снаряд, чем на ту классическую схему биплана или моноплана, к которой мы привыкли за долгий дореактивный период.

Реактивный двигатель принес в авиацию и огромные посадочные скорости. Раньше 300–500 километров в час считались весьма приличными для горизонтального полета. Сегодня даже транспортные самолеты эту скорость превзошли вдвое и втрое. А попробуйте приземлить самолет, если его посадочная скорость превышает 300 километров. Это не так просто. Маленькая ошибка в расчете, и посадочной полосы не хватит. Только надежные тормоза да тормозной парашют могут предотвратить аварию. И то не всегда.

Скорость звука на уровне моря составляет примерно 1200 километров в час. Казалось бы, газуй дальше — и обгонишь звук. Но это не так. Прежде чем достичь скорости звука, самолет должен преодолеть так называемую критическую скорость. Обычно она несколько меньше звуковой. А как поведет себя при этом самолет?

Когда были созданы достаточно мощные двигатели, удалось достичь на самолете скорости звука. И тут началось необычное: самолет неожиданно, без всяких видимых причин опускал нос, переходил в крутое пикирование и отказывался подчиняться летчику. Если все принятые меры не помогали, то скорость быстро превышала предельно допустимую и самолет начинал буквально разваливаться в воздухе, причем особенно быстро, если при этом возникала вибрация. Иногда летчику-испытателю приходилось покидать самолет, а если удавалось спасти машину, благополучно приземлиться, то конструкторы, инженеры, летчики с изумлением рассматривали следы жестоких разрушений на прочном металле обшивки, которую словно били кувалдами, рвали и скручивали гигантскими клещами.

Так возник термин «звуковой барьер». Георгий тоже испытывал такое. В одном из полетов самолет, разогнанный до критической скорости, внезапно, опустив нос, перешел в крутое пикирование и перестал слушаться рулей. В другой раз машина неожиданно резко упала на крыло, начала скользить. Ее лихорадочно трясло. С такими вещами не шутят. Малейшее промедление могло привести к полному разрушению самолета. Могло! Но этого не произошло. Ведь в кабине был человек, летчик-испытатель.

Иногда говорят: реакция пилота «быстра, как мысль». На первый взгляд это верно. Но только на первый взгляд. Реактивный самолет обогнал мысль. Импульсы нервных возбуждений движутся по нервам от сетчатки глаза к коре головного мозга со скоростью 70–80 метров в секунду. Самолет за это время пролетает сотни метров. Вот и судите о том, какой должна быть реакция летчика.

…Испытания в воздухе. Это не только полет на максимальную дальность или «по потолкам», проба управления по всевозможных ситуациях. Познавать «характер» самолета можно, например, при пуске ракет. Выключится ли двигатель в момент пуска на большой высоте или нет?

Георгию такая работенка выпала под самый Новый год, к тому же не на своем аэродроме, а за тысячи верст от него. Погода не жаловала. Ветер больно хлестал по лицу снежной крупой, коченели на морозе руки. Кое-кто чуть ли не всерьез стал поговаривать о переносе испытаний: «Шампанское пора закупать. Какие тут полеты!»

— Нельзя откладывать на год, — возражал Георгий. — Только сейчас. — Потом шутливо добавлял: — А бокал я возьму с собой, там и осушу за удачу и за Новый год.

О том полете он вспоминать не любит.

После пуска ракет двигатель все-таки остановился. Там, на большой высоте, в разреженной атмосфере турбине не хватило воздуха, она захлебнулась в дымной струе. Самолет резко просел. Тяга упала до нуля, и каждая секунда приближала машину к земле, каждая секунда могла стоить жизни. Неужели двигатель подведет?

Двигатель не запускался. И тогда начался поиск того единственного режима полета, на котором можно было бы совершить посадку. Первый сигнал, который приняла земля, не предвещал ничего хорошего.

— Остановился двигатель… Иду на вынужденную.

А вскоре тот же голос так же спокойно доложил:

— Прохожу над аэродромом. Высота восемь тысяч. Разрешите посадку на полосу.

В таких ситуациях наиболее полно раскрываются способности испытателя как пилота и как исследователя, знающего тонкости техники, умеющего теоретически грамотно дать анализ всему происходящему в воздухе, и как человека, его выдержки и воли.