За Отчизну (СИ)

- Нельзя ли мне кандалы снять? - развязно обратился он к Прокопу.

- Еще успеешь. Поглядим, как ты станешь себя вести.

Едва они скрылись за дверью, как монах спросил тюремщика:

- Любезный, скажи мне, как зовут того молодого, в одежде бакалавра?

Тюремщик, флегматично накладывая в угол свежей соломы, пробурчал:

- Ишь, какой любопытный! Зовут его Штепан, по прозвищу Скала, откуда-то из-под Прахатиц.

"Скала... из-под Прахатиц...-протянул про себя монах, потирая лоб ладонью. - Постой, постой... Того звали Тим Скала, а по лицу видать-это сынок Тима..."

Тюремщик захлопнул окованную железом тяжелую дверь и задвинул с грохотом засов. Отец Горгоний стал на колени и, бия себя в грудь, зашептал:

- Боже, боже, не дай ему узнать меня! Обещаю пройти босиком в Рим и покаяться перед святым отцом и перестать пить, - решился пообещать Горгоний, - если минует меня сия угроза со стороны Штепана Скалы, сына сожженного еретика Тима Скалы. Господи Иисусе, пресвятая дева и все святые, услышьте меня, смрадного грешника! - шептал весь бледный брат Горгоний.

Было еще совсем темно. Смазанные заранее городские ворота без шума раскрылись и выпустили из Пльзеня двух всадников.

- В добрый путь! - пожелал им вслед старик Богунек, хотя и узнавший в одном из них Штепана, но ни единым словом не показавший этого.

Накануне вечером к Штепану явился присланный Яном Жижкой спутник, одновременно и проводник. Он оказался невысоким, ладным мужичком лет на десять старше Штепана и человеком бывалым. Звали его Гавличек, родом он был из деревушки в горах, вблизи от Сезимово-Усти.

На четвертый день пути по растаявшим дорогам Пльзенского и Бехиньского краев путники перед вечером приблизились к стенам небольшого городка.

Когда они проезжали по извилистым улицам Сезимово-Усти, Штепану бросилось в глаза неудержимое веселье и разгул, царившие в городе. Стояла масленица с ее карнавалами, пьянством и обжорством богатых Шляхтичей, купцов и старшин ремесленных цехов. Через открытые двери шинков ярким багровым отсветом пылало пламя горевших очагов, а из стоявших на очагах котлов, сковород и кастрюль распространялся щекочущий запах всевозможных блюд. Из шинков вырывались нестройные, пьяные голоса, хохот, пение, а еще чаще - брань и замысловатые проклятия. Звуки забористой танцевальной музыки заглушались дружным топотом танцующих. В богатых домах патрициев и даже в замке самого владельца города пана Ольдржиха тоже предавались масленичному веселью и разгулу.

С великим трудом пробравшись через заполненные шумной толпой улицы, сквозь факельные шествия веселящихся горожан в чудовищных и смешных масках, Штепан выехал на окраину города и остановился на ночлег в сравнительно тихом и скромном постоялом дворе. У ворот, сидя прямо в грязи, какой-то монах выводил фальшивым тенорком:

Земляника, земляника,
Что ты рано расцвела?..

Весь следующий день Штепан со своим спутником пробродили вдоль городской стены и вокруг панского замка. Город поражал огромным числом духовных лиц всевозможного ранга, начиная от монаха и клирика до епископа включительно. Пан Ольдржих был ревностным католиком, и к нему в Усти стекалось все католическое духовенство, бежавшее из восставших сел и городов, провозгласивших чашу.

Изучив все слабые места в городских стенах и замке, Штепан и Гавличек выехали дальше. По мере того как они поднимались в горы, становилось холоднее. Вскоре перед ними протянулись каменистые склоны гор, сплошь покрытые толстым пластом снега. Они въехали в густой лес, которым были одеты горные склоны. Пришлось пробираться через густую чащу елей, бука, граба и сосны.

Наконец они оказались в большом углублении между скалистыми стенами. В темноте яркими точками виднелись огни костров, горевших в вырытых пещерах и выложенных камнем землянках.

Штепан и Гавличек, войдя, приветствовали хозяев.

- Откуда путь держите, братья? - спросил их, поднимаясь со шкуры, худой, с редкой бородкой, длинными, до плеч, темными волосами и строгим выражением тонкого лица человек.

- Мы прибыли из Пльзеня с письмом от брата Яна Жижки к братьям Ванчку и Громадке.

- Снимайте, дорогие братья, вашу одежду и располагайтесь поближе к огоньку - в дороге, наверно, промерзли. Письмо Яна Жижки можете отдать мне и вот этому брату. Я - кнез Ванчек, а он - брат Громадка, - показал Ванчек на поднявшегося со шкуры соседа.

Штепану представилось, что поднялся на задние лапы и движется на него медведь - настолько огромна и массивна была приближающаяся к нему фигура. Но при богатырском росте Громадка имел детски-наивные голубые глаза и обезоруживающую открытую улыбку добросердечного, веселого парня. От дружеского пожатия Громадки Штепан чуть не взвыл.

Пока Ванчек и Громадка читали письмо, Штепан разделся и, согревшись у очага, почувствовал себя совершенно счастливым у этих простых, приветливых людей. Все сели в кружок, и началась дружеская беседа.