За пеленой надежды

— Словами не могу выразить, как мы гордимся вами, девочки! Сондра говорит, что вы, Мики, едете на Гавайские острова. А наша девочка отправляется в Африку выполнить Божью волю.

Когда общее волнение пошло на спад, Мики, Сондра и Рут отправились домой, в свою квартиру, думая, что сегодня они в последний раз вместе шагают по выложенной каменной плиткой дорожке.

Часть третья 1973–1974

16

Один чемодан был набит инструментарием и медикаментами, которые для миссии собрали сотрудники больницы, а другой, поменьше, — одеждой и несколькими личными вещами, которые Сондра решила прихватить с собой. Она не спускала глаз с темнокожих носильщиков, которые тащили за собой тележки и сваливали багаж в центре отведенного для него места. Кругом царил хаос: туристы опасались, что их багаж может не долететь до Кении; мужчины, потевшие в деловых костюмах, старались завести полезные знакомства; недовольные матери пытались утихомирить капризных чад; команда игроков в гольф из Англии протискивалась сквозь толпу пассажиров, пытаясь заполучить свои украшенные монограммами сумки. Лица осунулись после долгого полета, глаз коснулся ободок усталости, все были раздражены. Сондра выделялась из этой толпы — молодая женщина в синих джинсах, ковбойских ботинках и выцветшей футболке аризонского университета.

Она посмотрела на часы. В Финиксе сейчас было ровно восемь вечера. Наверно, сейчас по коридорам больницы с грохотом катятся пустые тележки, на которых развозят ужин, а доктор Макреди терроризирует новую группу интернов. Он неожиданно попросил Сондру остаться. Доктор Макреди, ходячая гранитная плита, который, как ей казалось, всегда недолюбливал ее. Он удивил ее, сказав: «Мэллоун, вы очень хороший врач. Вы нам нужны. Не уезжайте в Африку, оставайтесь здесь и практикуйтесь в какой-нибудь специальности». Сондра была польщена, она обрадовалась, узнав, что прошла трудный класс Макреди со столь высоким результатом. Но она дала слово преподобному Ингелсу и этой миссии поехать в Африку, землю своих предков.

Миссия Ухуру находилась в местности, поросшей колючим кустарником, — между Найроби и Момбасой. Это была одна из старейших миссий в Кении и обслуживала очень большую территорию, удовлетворяя главным образом потребности племен таита и масаи. Когда Сондра сказала преподобному Ингелсу, что не верит в Бога и не сможет проповедовать, тот ответил: «Проповедников у нас множество, Сондра. У нас имеется длинный список добровольцев-евангелистов. Но нам отчаянно не хватает врачей, особенно таких, как вы, которые практикуют медицину широкого профиля. Вы понадобитесь в больнице миссии, чтобы помочь обучить коренных жителей гигиене и основам здравоохранения, выезжать на места и лечить коренных жителей, которые не могут добраться до миссии. Поверьте мне, Сондра, тем самым вы будете исполнять волю Господа».

Толпа начала редеть, когда люди потекли в таможню и иммиграционный отдел. Сондре говорили, что из миссии ее встретят, но к тому времени, когда она забрала свои сумки, никто ею не поинтересовался. Она начала тревожиться. Наконец Сондра заметила мужчину, который шел к ней. Приблизившись, тот резко спросил:

— Доктор Мэллоун?

— Да, — ответила Сондра и позволила ему забрать два своих чемодана.

— Я доктор Фаррар, — кратко представился он, резко повернулся и двинулся в сторону толпы. — Следуйте за мной, — велел он, не глядя на нее и не улыбаясь. — Когда откроют новый аэропорт, дела пойдут лучше.

Когда они наконец вышли из здания таможни, их встретило прохладное и солнечное кенийское утро. Они пошли к фургону «фольксваген», раскрашенному, к удивлению Сондры, отвратительными полосами под зебру. Дерри Фаррар не разговаривал, пока на своем неуклюжем средстве передвижения выезжал из аэропорта и с трудом пробивался по забитой машинами дороге, а Сондра, чувствуя себя неловко от этого ледяного молчания, и не могла придумать, что сказать.

Дерри Фаррар был привлекательным мужчиной. В брюках цвета хаки и рубашке с закатанными рукавами, бронзовый от загара, он казался Сондре легендарным белым охотником из давних времен. Он держался прямо и был наделен широкими плечами и спиной молодого человека, но Сондре показалось, что ему должно быть не меньше пятидесяти. Он казался человеком, существовавшим меж двух миров. Черные волосы доктор Фаррар носил по моде английского сельского джентльмена — они были разделены на косой пробор и зачесаны назад. Волосы его уже начали серебриться у висков, а речь была изысканна и вежлива. Однако загорелую грудь, которую обнажал открытый ворот рубашки, на Флит-стрит вряд ли сыщешь.

Но больше всего Сондру заинтриговало его лицо — открытое, и в то же время с печатью тайны. Черные брови, изогнутые и густые, придавали ему вид человека, который слишком часто и слишком долго сердится, а серо-голубые со стальным блеском глаза казались строгими и… бездонными. Это лицо было воплощением противоречий и казалось столь же привлекательным, сколь и отталкивающим.