За пять минут до

Раздеваясь до плавок на берегу Ухры, Север чутко вслушивался в шорохи-шепоты светлой июньской ночи. Нет, никого вокруг. Да и откуда? Вокруг лишь непролазный кустарник, осока и хлюпающие под ногами кочки. Еще комары, сволочи, жрут, как с цепи сорвавшись… Зато напротив, на другом берегу – коттеджный поселок скальской верхушки. Фигурные лесенки с лакированными перилами, узорчатая плитка дорожек, ухоженный пляж из насыпного песка. Вокруг аккуратных причалов с пестрыми флагами покачиваются на мелкой речной волне катера и водные мотоциклы. Жизнь как с картинки. Только комары, заразы, и там жрут, усмехнулся он. Июнь, их законный месяц…

Север вдруг вспомнил, как когда-то, совсем мальцом, убил из рогатки кошку. Не хотел убивать, но тварь пушистая сама напросилась, истошно мявкая на высокой ветке березы. А рогатка новая, только что сделанная, резина поет, когда натягиваешь. И в руке не случайный корявый камень, стальной подшипник – увесистый, до блеска отполированный, обещающий замечательную точность выстрела.

Попал – хвостатая даже не пискнула. Рухнула с ветки, вытянулась безжизненно и осталась валяться среди корней выброшенным воротником старой шубы. Убить легко! – это он тогда понял. И запомнил, как сам потом удивлялся нерациональности своего поступка. Зачем? Минутное удовольствие, а если бы кто увидел и настучал, огреб бы по полной. Кошка была завхоза, этот одинокий старпер с нее пылинки сдувал. Вредный дед, вспоминал бы потом годами.

Сколько тогда исполнилось Северу? Немного, лет шесть-семь, не больше. А он уже был умным. Понимал, что такое рациональность, противостояние, антагонизм и еще многое не простое, для взрослых. Он вообще рано начал читать, быстро перейдя от азбучных мишек-зайчиков к толстым, серьезным книгам. Директор их детдома Сан Фёдыч выделял его ум. Даже сказал как-то, пришлепывая сиреневыми губами сердечника: «Странный ты парень, Север, честно тебе скажу. Не простой, нет… Думаю, выйдет из тебя или великий человек, или же редкостная сволочь…» Подумал при этом: «А может, то и другое вместе, так часто бывает – когда вместе…»

Тоже осталось в памяти. И слова, и мысли директора. Эту свою особенность – слышать мысли других людей – он к тому времени уже осознал. Перестал удивляться, почему остальные не ощущают того, что прячется за завесой слов. Влиять на чужие мысли – нет, не научился еще. Подталкивать их в нужном для себя направлении, бить по ним собственными желаниями, как бьют кием по бильярдным шарам, – это умение пришло позднее, с появлением первых волосков ниже живота и влечения к женщинам.

Дар в развитии! Свидетельство его избранности, прозрение одного среди миллиардов слепцов!

Обычным людишкам этого не понять, не дано, еще мальчишкой уяснил Север. Им, в сущности, ничего не дано, кроме примитивных желаний, скотских удовольствий и потребности подчиняться сильным. Пусть они, обычные, подозревают, чувствуют рядом с собой существование другой, высшей силы, пусть защищаются от нее, придумывая себе добрых божков, пусть бьют поклоны и палят свечи перед раскрашенными деревяшками, – правды им все равно не узнать. Не уложится в их куриных мозгах, что та Сила, которую они называют Богом, и та, которую, вздрагивая, зовут дьяволом – суть одно. Две стороны медали, два лика одной, беспощадной и неумолимой Силы. Только так можно объяснить всю путаную, кровавую историю человечества – для высшей Силы нет разницы между добром и злом. Не чувствует она этой разницы, как человек не чувствует разницы между правым и левым глазом.

Знание избранных! Оно спустилось к нему внезапно, как озарение. Просто проснулся среди ночи в детдомовской спальне, полежал, послушал сонное бормотание пацанов и вдруг отчетливо понял – можно все, если ты служишь Силе! Если ты выбран ею, если у тебя хватает решимости на это все!..

Сколько ему тогда исполнилось? Тоже немного, одиннадцать-двенадцать, не больше. А он уже был не просто умным, он начал становиться великим.

Можно все! Как легко и просто стало с этой опьяняющей мыслью… Это пусть серая булькающая масса людишек придумывает себе правила, пишет законы, успокаивается моралью и рассуждает о совести. Их жизни ничуть не дороже той кошки, оставшейся в копилке воспоминаний великого человека. Кошка, по крайней мере, ему не мешала. Вот приемные родители Закраевские – мешают. Мешает брат Игорь… Нет, не сводный, как-то это называется по-другому, даже не седьмая вода на киселе, совсем уж непотребная жижа. Вроде того супа, что начали готовить в детдоме, когда Стерва, старший воспитатель Стелла Равильевна, подсидела Фёдыча и выпихнула на пенсию.

Старый директор тюфяк, конечно, но и новая директриса была примитивна как табуретка в своей оголтелой алчности. Север слышал, спустя год после его усыновления семьей Закраевских Стерве все-таки прищемили задницу Уголовным кодексом. Не посадили, откупилась как-то, но с хлебного места дуру-бабу выкинули.