За пять веков до Соломона (СИ)

— Он слышит нас! Воздадим же хвалу Господу!

Из темноты выступил Авиуд и запел высоким голосом священную песню евреев. Стоящие на коленях люди, обнялись и закачались невысокими волнами. Голос священника был подхвачен тысячами израильтян и взлетел в ночную вышину. Оттуда послышались мерные удары грома.

Один за другим евреи поднимали головы и замирали в восторге. Через минуту уже все слышали, что в небесных раскатах появился четкий ритм. Громыхания складывались в знакомую с детства мелодию, вторили голосам израильтян, песнь усиливалась стократно и уносилась к звездам.

Моисей указал факелом на вершину горы:

— Господь принимает нашу благодарность!

Стоило мелодии затихнуть, как Моисей простер руки над застывшими соплеменниками.

— Господи, прости грехи наши. Прости, что только сейчас обращаем свой взор к тебе. Прости, что не слушали и не чтили тебя, как подобает. Прости, что тебе пришлось покарать двоих из нас, чтобы неразумные дети воздали должное твоему могуществу.

С ясного неба донеслись три далеких раската.

Моисей развернулся к израильтянам:

— А теперь все вместе мы помолимся за здоровье двоих соплеменников. Первый — Аарон — был наказан за наши грехи самой страшной из болезней. Но Господь сотворил чудо — за две недели язвы не пошли дальше! На этом всемогущественный Господь не остановился: зажили и первые рубцы, что обезобразили лицо сотника из рода Каафа. Пойте хвалу Господу!

Израильтяне шумно затянули благодарственную молитву. Как только песнь умолкла, Моисей продолжил:

— Но Господь явил еще одно чудо. Елисавету, сестру Наасона, на закате укусила кобра. Яд попал в кровь. Вы все знаете, что это означает. Верную смерть! Но девушка до сих пор жива! Так воздадим хвалу Господу за его милосердие и попросим даровать полное выздоровление молодому Аарону и прекрасной Елисавете. Пусть очистится кожа Аарона, пусть исчезнет яд, что струится по жилам Елисаветы.

Моисей опять воздел руки над головой:

— Господи, все эти люди, как один, молят тебя о милости. Отныне ежедневно будем совершать богатые жертвоприношения тебе. Отныне каждый израильтянин будет поминать в молитвах только тебя.

Вдруг раздался раскат грома, и запылал куст сикомора за спиной у Моисея. Люди в ужасе уставились на языки пламени, в которых заблестела, переливаясь всеми оттенками зеленого моря и небесной голубизны, высоченная колонна. Больше локтя шириной — человек бы обхватил с трудом, столб блистал затейливой резьбой. Но искусные узоры не волновали израильтян, их взоры были прикованы к верхушке колоны, высившейся в двадцати локтях над местом Истины.

Там неровные сполохи выхватывали из темноты распахнутую пасть ужасного чудища, что обвилось вокруг столба. Черные немигающие глаза заглядывали в самые потайные уголки души каждого израильтянина, огромная голова отклонилась назад, готовясь к броску, зубы в три локтя длиной нависали над беззащитными людьми. Бронзовая кобра застыла в боевой стойке с раздутым клобуком и высунутым языком.

— Бог услышал наши молитвы и явил свое обличье! Всемогущий Господь Нехуштан, защити сынов и дочерей твоих…

* * *

— Спасибо за молитву, Моисей, — в глазах молодого сотника все еще стояли слезы.

— С возвращением, Аарон.

Утреннее солнце едва показалось над горизонтом. Пораженные невиданным зрелищем израильтяне три часа, как разошлись с Места Истины. Но никто не ложился, люди шептались по шатрам, обсуждали гром с ясного неба, пылающую вершину горы Хорив и появление в огне медного змея бога Нехуштана.

Час назад приходил Иофор сообщить, что Елисавета дышит ровно, и хотя все еще не пришла в себя, похоже, опасность миновала.

Моисей с Аароном сидели на вершине холма в полусотне шагов от лагеря и смотрели на восходящее солнце.

— А ты сильно изменился за две недели, что провел в пустыне.

— Зато ты — нет. Все также используешь все средства, чтобы достичь цели.

— Да, и не скрываю этого. От тебя. Потому что теперь ты поймешь. Остальные — пока нет.

— Интересно, откуда у тебя, Моисей, такая уверенность, что я пойму?

Израильский начальник серьезно посмотрел на молодого спутника:

— Потому что ты становишься настоящим вождем. Знающим, что такое жизнь, и что такое смерть.

Моисей умолк на минуту и внезапно спросил:

— Расскажи-ка мне лучше, что за история приключилась у тебя с коброй.

Аарон тяжело сглотнул, и вдруг, к собственному удивлению, принялся говорить. Как сам едва не погиб, как тренировал каждый день смертоносного гада, который потом укусил Елисавету. Почему-то на душе становилось легче и легче, словно слова снимали боль, словно с каждым предложением уходила смертная тоска, точившая изнутри.

Потом долго молчали. Только когда лагерь окончательно пришел в себя, и вдалеке раздались знакомые звуки рабочего утра, Моисей промолвил: