За пять веков до Соломона (СИ)

— Чтобы порядок соблюдался, чтобы каждый знал, как поступать следует.

— Хорошо, тогда скажи мне, Моисей, три года назад приняли вы свод законов Израиля. Так?

Вождь кивнул:

— Так.

— А сколько из них простые евреи помнят?

Моисей на миг задумался:

— Только «око за око, зуб за зуб».

— Вот и я о том же. Зачем столько законов, если простые люди лишь малую их часть воспринимают? Не лучше ли написать всего несколько заповедей, но таких, чтобы каждого еврея от одного упоминания в дрожь бросало, а сердце быстрее в груди стучало? Подготовь только пять заповедей. Каждый их запомнит, и священникам будет легче в молитвах повторять.

Моисей надолго задумался. Больше для вида, понимал внутри, что Мудрец правильно говорит. Но не гоже вождю со всем соглашаться, иногда показать надобно, кто здесь главный.

— Думаешь, пяти хватит? Может, конечно, и так, но я для верности еще столько бы добавил. Первые пять заповедей для Господа, остальные — для людей. Что думаешь?

— Многовато, на мой взгляд. Но ты — вождь, тебе виднее.

Моисей больше не слушал. Как всегда в моменты, когда мысли неслись вперед под порывами попутного ветра, израильский вождь не слышал и не замечал ничего вокруг. Даже зеленые деревья перестали волновать. Только список из десяти заповедей, что проступал из темноты:

— Перво-наперво о боге. Есть один Господь — Сущее мира всего.

Мудрец вскинул бровь:

— Ты уверен, что объяснить сможешь на счет сущего?

Моисей только отмахнулся:

— Какая разница. Что ты вопросы глупые задаешь, будто не знаешь, что простым людям мудрость не нужна? Им и простого понимания хватит. Я объясню просто: Господь — он везде вокруг, в каждой пылинке и в каждой капельке. А еще в горах, светилах, и в нас людях. Во всем, что в этом мире существует.

Моисей вдруг посерьезнел:

— Верю я, кому надо, тот поймет, что Господа внутри себя искать следует. Для таких и подсказку дам: возлюби Господа Бога всем сердцем, всей душей и всем разумением твоим.

Израильский вождь быстро взглянул на Мудреца, но тот молчал и Моисей продолжил:

— Дальше, чтобы истории с медным змеем и тельцом не повторялись, второй заповедью поставлю — не сотвори кумира. Здесь опять многими смыслами наполню: ни изображений, ни изваяний, ни описаний — ничего делать нельзя. Пусть каждый как хочет, так Господа и представляет. Непознанное — страшнее всего.

Моисей на миг умолк, потом тряхнул головой:

— Раз нельзя изображать, пусть и не болтают о Господе, где попало. Так и напишу — не произноси имя Бога всуе. Пусть ценят каждый момент, когда с Господом общаются.

Тут вмешался Мудрец:

— Моисей, сделай одну особую заповедь. Чтобы люди хоть иногда отдохнуть могли. А то многие себя непосильным трудом изнуряют, изо дня в день работают не разгибаясь. Сам ведь знаешь, еще по армии египетской, что солдат без отдыха — не боец бесстрашный, а мишень бессильная. Прикажи, чтобы народ израильский раз в неделю все дела в сторону откладывал и целый день только…

— … Господа славил, — подхватил Моисей. — Хорошо, будь по-твоему, четвертая заповедь — помни день субботний.

Взгляд Моисея затуманился, мысли бродили далеко-далеко:

— Еще нужно так сделать, чтобы простые израильтяне во всем старейшин и патриархов слушали. Только как бы написать по-хитрому, чтобы никто в этой заповеди не сомневался?

Глаза израильского вождя засветились, морщины исчезли со лба, на устах заплясала улыбка:

— Придумал! Чти отца и мать! А уж старейшины постараются, разъяснят, что отцы — это и патриархи, и сотники, которых уважать тоже следует.

Капризное вдохновение, бабочка-однодневка, что, бывало, днями скрывалась неведомо где, на этот раз не исчезало, а кружилось веселым танцем, рождая новые и новые идеи. Моисей чувствовал, что сейчас любое дело окажется по плечу. Даже если придется перевернуть весь мир — он справится.

— Дальше все просто. У мудрых египетских жрецов бог Анубис умершим душам сорок вопросов задавал, чтобы определить, насколько человек при жизни грешен был. Возьмем четыре самых важных и в запреты переделаем. Что получится? Не убий, не прелюбодействуй, не укради, не лжесвидетельствуй!

Лицо Моисея светилось счастьем:

— Всё, девять заповедей есть, десятая должна быть особенной.

Улыбнулся и Мудрец:

— Ты прав, пусть последнюю заповедь каждый израильтянин крепче всего запомнит.

Моисей, не слушая, размышлял вслух:

— В девяти заповедях чего-то не хватает. Они настолько просты и очевидны, что грешников в народе израильском не так много будет. А это плохо, невинными людьми управлять тяжелее. То ли дело, когда на душе вина висит. Тогда и глаза не так прямо смотрят, и голова не так гордо поднята, а главное — мысли глупые в голове не рождаются.

Да, сегодня явно был его день. Моисей радостно тряхнул кудрями:

— Есть! Так и поступим: запретим не только действия, но и мысли греховные! Думы быстрые куда труднее в узде держать. Поэтому десятой будет заповедь — «не желай ни дома, ни жены и ни имущества ближнего твоего». Тем самым каждый израильтянин хоть раз, но согрешит!

Моисей замолчал, явно довольный собой. Он надменно посмотрел на Мудреца, ожидая похвалы. Но тот вдруг посерьезнел и сказал: