За пять веков до Соломона (СИ)

Вначале оказалось, что горы вокруг наполнены тысячами звуков. Шумом ветра, совсем разного: то резко завывающего, то тихо шепчущего. Звуком камней, срывающихся с вершин и катящихся вниз по склону. Криком чаек, залетающих изредка с моря.

Потом Моисей научился не пугаться пустоты, что возникала от долгого созерцания холодного огня. Научился даже пускать вовнутрь и наполнять ею тело. Сложнее всего, оказалось, позволить пустоте разлиться в голове. Там постоянно толпились десятки мыслей, что яростно сопротивлялись любой попытке вытеснить их прочь из уютного обиталища.

Дни шли за днями, каждый вечер Моисей исправно садился и глядел на веселое пламя. Постепенно он становился все спокойнее, словно тревоги сгорали в том огне. Горестные думы одна за другой уходили прочь и больше не возвращались. Моисей даже представлял, что вот — полетело искоркой вверх унижение перед фараоном. А это — спор с Неферперитом, вон какой длинный язык пламени! Душа освобождалась от груза прожитых лет и обидных неудач, чью горькую чашу Моисею довелось испить сполна. И все же оставалось что-то внутри, что мешало вздохнуть всей грудью и познать истинное счастье. Что-то спрятанное так глубоко, что не разглядеть даже в полной пустоте, избавленной от всех мыслей и желаний.

Однажды, месяца через три после памятного первого вечера, когда Бог явился в огне, Моисей, как обычно, созерцал пылающий куст. Через глаза сначала рассудок, а потом и все тело наполнялись необычайной легкостью и свежестью. Усталость уходила прочь, уступая место уверенности и спокойствию. Моисей в последний раз улыбнулся, зная, что куст сейчас погаснет. И точно, высокие сполохи коснулись верхних ветвей, чтобы через миг тихонько раствориться в ночном воздухе. Солнце уже почти зашло, озаряя последними лучами край неба. Моисей мягко потянулся и встал на ноги.

— Что, отец и тебя научил на закатное отражение смотреть, чтобы Бога в себе найти? — послышался знакомый голос.

Моисей резко обернулся. Сепфора радостно улыбнулась в ответ. В улыбке ее было столько мягкой нежности, что Моисею стало не по себе. Но еще больше взволновали слова девушки.

— Какое еще закатное отражение? — спросил он осторожно. И добавил увереннее: — А ты что, тоже можешь увидеть куст, пылающий холодным огнем?

— Могу, конечно. Только это вовсе не огонь, а отражение заката.

— Не может быть: закат совсем с другой стороны! Куст на выходе солнца растет!

— Вот я и говорю — отражение! Пошли, покажу тебе.

Взяв ошеломленного Моисея за руку, Сепфора направилась вверх по склону. Шли недолго, остановились у подножия высокой скалы, что темнела в вечернем небе.

— Смотри — вот там, видишь? — Сепфора указывала куда-то в небо, но Моисей не замечал ничего интересного. — Там вверху на скале слой слюды прозрачной на поверхность выступает. Каждый вечер лучи солнца, отражаясь в нем, вниз на терновый куст падают. Вот и кажется, будто тот холодным огнем горит и не сгорает…

Моисей не помнил, как скатился вниз, как добежал до стоянки, как ворвался в шатер Иофора. В нем бушевала буря гнева — как хитро его, сына царского, какой-то священник варварский провел! Сказочки нарассказывал о Боге внутри, которого слушать надобно, словно ребенку пятилетнему! Он сам тоже хорош — уши развесил и целых три месяца каждый день наверх ходил солнечному отражению почести воздавать!

— Как ты посмел, Иофор, — загремел Моисей, едва переступив порог. — Как ты посмел со мной так обращаться! Я к тебе за советом приходил, а ты мне что подсунул?

— Все сказал? — спросил священник сухо.

— Нет, не все!

— Тогда договаривай.

— Нечего мне договаривать. Я к тебе, как к отцу относился, а ты меня, оказывается, за несмышленыша держал! — стихал постепенно Моисей, выпуская гнев из себя.

— Сядь сюда, — голос Иофора вдруг налился металлом. — Сюда, ближе к огню. Смотри на пламя, вспоминай, как ты Господа созерцал и ищи ответ в своем сердце, что тебя так разозлило. Как найдешь — сразу скажешь. Я рядом буду.

Моисей почему-то не стал противиться, сел поближе к огню и уставился на языки пламени. По пальцам рук и ног разлилось привычное тепло, как всегда при созерцании Бога в кусте терновом. Потом тепло сменилось покалыванием внутри тела, которое вдруг взорвалось во все стороны. Мир померк, погрузившись в полную темноту…

* * *

Ночь. Костер. Искры летят в черноту. Ничего вокруг. И никого. Это даже не пустыня — там всегда видны горы, или барханы, или звезды — здесь же нет вообще ничего.

— Сделай шаг к костру, — доносится издалека глухой голос Иофора.

Моисей послушно делает шаг — и мир вокруг опять взрывается. Резко светлеет, на небе сияет яркое солнце, но глаза не закрываются, не требуют привыкания к свету, словно и не было внезапного перехода из ночи в день. Воздух густеет, наполняется пустынным зноем. И вообще — весь мир становится нереально желтым!..

— Что видишь, Моисей? — только голос, самого Иофора рядом нет.