За пять веков до Соломона (СИ)

Словно во сне, где все происходит в тысячи раз медленнее, чем в реальной жизни. Моисей смотрел на собранные в пучок волосы на затылке, на рано поседевшие виски, на морщины вокруг глаз, на высушенную жарким солнцем кожу. А в ответ глядели два живых черных глаза — до боли знакомых и родных. Моисей вдруг отчетливо понял, что внутренний мир не лгал. Мариам действительно постарела.

Его первая любовь сделала шаг вперед, покачнулась (сзади раздался возбужденный выдох Аарона), но, опершись о стену, устояла на непослушных ногах. По-прежнему не отрывая взора от темных глаз, Моисей спешно подхватил Мариам на руки.

— Ты вернулся?.. Как и обещал… Моисей, ты пришел за мной… Столько лет я ждала. Все вокруг смеялись, утверждали, что ты меня давным-давно позабыл. Но я ждала и верила… И ты пришел. Моисей!

Голос Мариам звучал так слабо и так щемяще знакомо. Моисей нежно гладил длинные волосы, что еще десять лет назад блестели ночной чернотой, а теперь во всю расчерчивались седыми прядями. Мариам тяжело дышала, не отрываясь от него, словно не желая выпускать вновь обретенное счастье.

Что ей сказать? Как объяснить, что старой любви больше нет? Что его ждут в далекой стране жена и сын? И он ни за что не вернулся бы в Египет, не воскреси Рамсес кровавый Завет Аменемхата? Как лишить Мариам последней надежды?

Моисей не находил нужных слов. Все, что повторял по несколько раз на день последние две недели, вдруг испарилось и показалось таким мелким и несущественным. Он еще раз вздохнул и, чуть-чуть отстранившись, взял лицо Мариам в ладони. Оставалось говорить только правду. Или ту ее часть, которую Мариам была готова воспринять.

— Мариам, возлюбленная моя. Я здесь из-за тебя и из-за всех еврейских людей. Все эти годы я думал над твоими последними словами. Что ты не можешь покинуть страну без отца и матери, без брата и остальных родных. И я пришел исполнить данное обещание. Вывести вас из рабства, дать свободу всему еврейскому народу.

Мариам недоуменно смотрела на него. Не этих слов ожидала она услышать после долгой разлуки. Но Моисей очень нуждался в ее помощи. Без этого план, как предотвратить кровавую бойню, не имел никаких шансов на успех. Моисей еще раз заглянул в бездонные глаза и решил повременить со всей правдой. Он нежно обнял Мариам и произнес:

— У нас еще будет время обо всем поговорить, но сейчас нужно спешить. Фараон дал всего пять дней, чтобы убедить всех евреев покинуть Египет и обрести свободу в дальних странах. Мне нужна твоя помощь. Я ведь могу на тебя рассчитывать?

Мариам опять задрожала и еще теснее прижалась к Моисею. Казалось, она ничего не воспринимает. Но маленький кивок подтвердил, что, не смотря на потрясение от неожиданной встречи, Мариам услышала слова Моисея…

* * *

Облизав пересохшие губы, Моисей сделал шаг вперед. Три десятка пар глаз из рода Рувима пристально следили за каждым вздохом.

Мариам на самом деле помогла. Она сумела договориться с патриархами одного из древних родов и организовать вечером встречу Моисея со старейшинами и членами совета Рувимова колена. Собрание проходило на краю города, на постоянно засыпаемом песком поле, где одиноко высился, перекошенный жертвенный алтарь. Дабы не допустить религиозных бунтов, фараон давал время от времени разрешения иноземцам на справление их обрядов. По египетским законам на таких собраниях должен был присутствовать и кто-то из верховных египетских жрецов — для предотвращения наведения порчи на Египет, насылания проклятий на фараона и просто подготовки заговоров против существующей власти. Когда-то давно наблюдение за иноземными жертвоприношениями считалось почетной обязанностью и входило в курс обучения высших египетских жрецов. Но в последнее время, то ли у жрецов забот прибавилось, то ли просто лень было каждый день на край города таскаться — то с ливийцами, то с нубийцами, то с израильтянами — потому кроме Моисея и рабов никого у алтаря не было.

Кровь почему-то шумела в висках, мешая сосредоточиться.

— Друзья, — начал он голосом, который ему совсем не понравился. Высокий и фальшивый, словно у молоденького жреца Изиды. Пришлось остановиться и откашляться вдоволь. Вместо улыбки, Моисей явственно почувствовал, будь он неладен, оскал шакалий. Тщательно подобранные слова путались на языке, нарушая плавный поток мыслей, словно запруда на быстрой горной реке. И как вода, в поисках выхода поднимается из берегов, так и Моисей почувствовал, как в нем нарастает злость, от этого внезапно напавшего косноязычия.

Он резко взмахнул рукой, рубанув ладонью сверху вниз, так что люди, стоявшие поблизости, шарахнулись в стороны. Моисей широко улыбнулся — от этого невольного жеста исчезли и злость, и волнение. Вернулась привычная уверенность в себе. А также предчувствие, что все будет хорошо.

Продолжая сиять глазами, Моисей обвел взглядом израильтян. Простые открытые лица. Людей, которые привыкли повиноваться приказаниям и работать с утра до вечера. С которыми и говорить надобно только так: просто да понятно.