За плечами XX век

Мы пробирались к центру сквозь проломы в стенах, через завалы в мертвых кварталах догоравших руин. Дым ел глаза. Кое-где белые простыни оповещали, что кто-то еще есть здесь. Все было призрачным на этих улицах, реальна только опасность выстрела из-за угла или из оконного проема, прикрытого белой простыней капитуляции.

Проходят годы, что-то свое и по-своему пишет история. А документы, всевозможные бумаги ушедшего времени становятся все выразительнее с расстояния лет.

На улицах среди обвала камней, штукатурки, черепицы, мусора войны, разрушений валялись обрывки газет, листки воззваний. Жаль, мало что сохранилось – не до того было. Но вот все же последний номер крошечной газеты Геббельса, размером немногим больше тетрадного листа, 4–6 полос. Она стала выходить в Берлине в дни осады взамен всей смолкшей прессы, адресуясь гарнизону и жителям Берлина, под названием «Panzerbar» – «Бронированный медведь». Медведь – эмблема Берлина. 28 апреля газета вышла в последний раз. Оставалось два дня до самоубийства Гитлера, до падения Берлина – четыре дня.

Передовица Геббельса:

«Сегодня большевизм разрушает ненавистный ему Берлин. Он хочет главный город немецкого Орднунга [14], европейского Орднунга смертельно поразить.

… В Берлине мы нанесем большевизму решающее поражение…

В Берлине эта война решится.

…Фюрер в Берлине. Мировой враг будет здесь разбит».

В день самоубийства Гитлера в информационном листке напечатано:

«Из ставки фюрера, 30 апреля 1945 г.

Верховное командование вооруженными силами сообщает:

…Противник, вторгшийся у Ангальт-вокзала, вдоль Потсдамской улицы и в Шенеберг, был остановлен мужественными защитниками столицы…»

Для наглядности, что ждет тех, кто отступит под натиском Красной Армии или будет заподозрен в готовности отступить, на улицах Берлина вешали на деревьях солдат с дощечкой на груди: «Я нарушил присягу фюреру».

«Это хороший урок, который каждый учтет», – записал в дневнике еще 11 марта комиссар обороны Берлина Геббельс. И Гитлер одобрил, что «для поднятия морального состояния войск» вешают немецких солдат. Он также принял с удовлетворением сообщение Геббельса о том, что учрежденные фюрером полевые суды на ходу выносят приговор и генерал, чьи войска отступили, был незамедлительно расстрелян. «Это, по крайней мере, луч света, – восхищенно сообщает дневнику Геббельс. – Только такими мерами мы можем спасти рейх».

Ночь на 1 мая. В эту ночь Москва после стольких лет затемнения вступала с освещенными окнами своих домов.

Здесь, в Берлине, оставались сутки с небольшим, чтобы смолкло сражение, настала тишина победы и живые оказались бы живы в мире без войны.

Шли по мостовой наши солдаты на подмогу тем, кто сражался в правительственном квартале. Развернув боевые, простреленные знамена, они напористо, бодро шли мимо выщербленных снарядами домов, разнесенных витрин, проломленных стен. В кварталах, что дальше от центра, кончилась война, и жители города выходили из убежищ и подвалов.

В штурмовых отрядах виднелись белые бинты. Воодушевление, азарт, порыв к победе был так высок, что раненые не покидали строй, убегали из медсанбатов, госпиталей, чтобы только принять участие в последних боях. Что смерть, когда вот-вот победа! Но до последнего выстрела война калечила, убивала. Павшие на улицах Берлина, когда до победы оставались считаные сутки, часы, минуты… Особая скорбь в их гибели.

На той стороне сражались с отчаянием, со страхом плена, страхом неминуемой расправы эсэсовцев, если отступишь, с надеждой на чудо-оружие и просто на чудо, со слепой преданностью фюреру, сражались стойко и погибали в часы проигранной войны.

Теснимые городом противники предельно сближены друг с другом. Нет разделяющей нейтральной полосы. Всего лишь улица: по ту ее сторону немцы, по эту – наши. У них час ночи, у нас – три, мы воевали по московскому времени.

В ночь на 1 мая впервые в Берлине на стороне противника замелькал белый флаг. Первый парламентер. Он явился посреди огневого боя с готовностью пасть замертво, не добредя до цели, цепляясь сапогами за камни разбитых домов, за куски арматуры, давя стекло и щебенку. Был послан предупредить, что начальнику генштаба сухопутных сил генералу Кребсу поручено вступить в переговоры с советским командованием.