За полшага до счастья

Буквально впрыгнув в лифт – она такая, вечно спешит, живет на скорости двести километров в час, – Манон никак не могла ожидать, что обнаружит в нем Поля, который уже нацелился пальцем на нужную кнопку и был удивлен, что ему помешали.

– Я чуть было не стал невольным свидетелем зрелища отрубания пальцев! – воскликнул он.

– А я чуть было вас не упустила!

– Вы уже в некотором роде упустили меня.

Манон покраснела. Да еще это замкнутое пространство…

– Мы направляемся в одно и то же место? – спросила она, чтобы сменить тему.

– Полагаю, что да. Вы нервничаете или…

– Или мне не нравятся лифты. Но восемь этажей пешком…

– А почему не нравятся?

– У меня клаустрофобия.

Тут лифт внезапно остановился между двумя этажами, и кабина погрузилась во тьму.

– Это вы его остановили? – спросила испуганная Манон.

– Нет, ни в коем случае. Зачем мне подвергать вас такому испытанию, когда вы только что сказали, что страдаете клаустрофобией?

– И что же теперь делать?

– О, на такой случай у меня есть целый арсенал предложений.

– Даже не вздумайте шутить, я это ненавижу.

– Вам не нравится мой арсенал, хотя вы даже не знаете, что в него входит.

– Я ненавижу лифты, особенно когда они ломаются.

В кабине горела всего одна крошечная лампочка, так что в темноте можно было различить лишь два смутных черно-белых профиля. Манон нервно нажимала на все кнопки подряд.

– А если лифт упадет?

– Мы разобьемся вместе. По правде сказать, мы не слишком высоко, так что отделаемся несколькими ушибами. Я могу обнять вас, тогда мое тело смягчит удар.

– Прекратите! Ничего смешного. Я боюсь.

– Боитесь? Уж не меня ли?

– Разумеется, не вас! Я боюсь, что мы отсюда не выберемся.

– С чего вдруг мы отсюда не выберемся?

– Умрем от голода, от жажды. О нас забудут.

– Жажда дает нам пять дней отсрочки. Кстати говоря, в подобных обстоятельствах лучше пить поменьше, иначе последствия могут быть непредсказуемыми. Что же касается голода, должно пройти пять-шесть недель, чтобы это привело к смертельному исходу. Так что у нас еще есть время. Особенно у меня, если сравнить наши запасы.

– Лучше бы я поднялась по лестнице. Тогда со мной не случилось бы этого.

– Но вы бы упустили меня.

– Ладно, давайте серьезно. Что будем делать?

– Позвоним технику, – предложил Поль, нажимая на кнопку вызова.

Раздался звонок, прозвучавший в кабине словно крик отчаяния. Но никто не ответил.

– А что будем делать теперь? – нервничала Манон.

– Я мог бы действительно обнять вас, пока не подоспеет помощь. Мне кажется, вам стало бы лучше.

Манон тотчас подошла к Полю и тесно прижалась к нему.

– Вы недолго раздумывали.

– Жюли мне о вас рассказывала. О вашей способности успокаивать. Мне сейчас это просто необходимо.

– Манон, мы в больнице, они не могут о нас забыть… Не волнуйтесь.

– Жюли была права. Ваши руки успокаивают.

– Уж не хотите ли вы, чтобы поломку подольше не исправляли?

– Ну нет, до такого я еще не дошла.

В этот момент лифт вздрогнул, и одновременно в тесном пространстве зажегся свет, внезапно заставив их осознать, в какой тесной близости они оказались. Манон отступила на шаг и смущенно улыбнулась, прежде чем привести в порядок голову.

Хотя они оба, кажется, были готовы потерять ее…

Плохой день

Жюли не слышала будильника. Промаявшись в пробках почти сорок пять минут, она очень поздно приехала в больницу.

Она не любила опаздывать, хотя знала, что найдет Людовика все в том же положении, с неподвижным телом и закрытыми глазами. Но она сердилась на себя за то, что он может оказаться один, когда очнется. Тогда она вспомнила, что говорила та медсестра, и спокойно припарковалась, в глубине души зная, что Людовик непременно дождется ее, чтобы выйти из комы.

Она торопливо шла к главному входу, когда увидела едущий ей навстречу старый автомобиль. Такие участвуют в осенних ралли по винодельческим шато. Только в последний момент она узнала почти скрытого отражением деревьев в лобовом стекле Ромэна, который махал ей рукой и едва заметно улыбался. Надо же, чуть не разминулись! Верно, ведь по вторникам он приезжает рано, чтобы успеть в центр реабилитации, где в десять часов начинается еженедельное совещание.

Жюли помахала в ответ. Ромэн заметил ее в зеркале заднего вида. Жюли остановилась. Она была разочарована тем, что сегодня ей не удалось перекинуться с ним несколькими словами. Его работа с Людовиком стала для нее неким ритуалом. Опоздание на сеанс заставило Жюли осознать, что рядом с этим человеком ей становится легче дышать, что он дает ей поддержку, возможность восстановить силы, чтобы выстоять, сохранить твердость духа.

Однако после краткого момента отчаяния Жюли убедила себя, что еще будут другие утра, так что одним больше, одним меньше…

Придя в палату, она нашла там Людовика все в том же состоянии. То же безучастное лицо. Те же приборы вокруг него. Та же кровать, та же палата, та же кома…

Честное слово, бывали утра повеселее…

Поцеловав Людовика, Жюли заметила клочок бумаги, положенный на край постели…

«Маме Людовика».

Она развернула записку.