За полвека до Бородина

А через двадцать лет, в бытность свою чрезвычайным и полномочным послом России в Константинополе, Михаил Илларионович узнал, что Франц Анжели служит теперь Франции и намерен через Турцию пройти в Крым или на Кубань, чтобы организовать там антирусское восстание, подняв татар и черкесов.

В то время русскими войсками на Кубани командовал Суворов, и Кутузов предупредил Александра Васильевича о возможном появлении Анжели в районе сосредоточения его войск.

Кутузов писал об Анжели: «Он хитрой и затейливой человек, но малодушный и, быв уже один раз выгнат из России, довольно, думаю, имеет к нам злобы».

В другом письме Анжели получает от Кутузова еще одну характеристику: «…в этом человеке, безусловно, соединяется ум интригана с душой низкой и трусливой».

Кутузов следил за каждым шагом Анжели, извещая Екатерину II: «Я надзирать буду его поступки всеми способами». И «надзирал» до тех пор, пока Анжели не убрался восвояси.

Низкая неблагодарность Анжели к стране, приютившей его, разве не могла пробудить в Кутузове демонов слепой ненависти к иноземцам?

Ответим так: в ком–нибудь ином — могла, в Кутузове — нет. Ибо Кутузов видел множество примеров совершенно противоположных Анжели.

Достаточно рассказать только о некоторых эпизодах лишь одного сражения — Бородина.

Гордясь великими отчизнолюбцами — Раевским, Ко–новницыным, Ермоловым, Немировским, Тучковыми и сонмом иных русских героев и патриотов, разве не видел он холодного мужества шотландца Бар–клая–де-Толли, под которым в день Бородина пало четыре лошади, было убито и искалечено пять находившихся рядом адъютантов, прострелены треуголка и плащ? И Барклай, ни на секунду не потеряв самообладания, с начала и до конца сражения был в самом его пекле.

Разве не гордился Кутузов и не горевал, узнав о смертельном ранении грузинского князя Петра Багратиона или героической гибели сына пленного турка — двадцатисемилетнего русского генерала Александра Ку–тайсова? И не был героем Бородина немец Павел Пестель? Да, да, тот самый, глава декабристов, — «рыцарь из чистого золота — с головы до ног».

А после Бородина? Разве не поровну любви и доблести положили на алтарь России знаменитые партизаны — русский Денис Давыдов и немец Александр Фигнер? И зять Кутузова — партизан татарин Кудашев?

И все же сколь ни ярки были вспышки этой искрометной генеральской доблести, при всей их красивости чем–то напоминали они торжественные огни праздничного фейерверка, в то время как лавинная, всесокрушающая солдатская доблесть подобна была могучему лесному пожару, который, ревя и неистовствуя, неудержимо шел высокой жаркой стеной, круша и испепеляя все, что стояло на его пути.

А это и был народ, оставивший соху и взявший ружье, русский народ и все иные народы и племена, что вошли сами или были включены силой в Российскую империю, в единое государство, в котором судьбой истории предопределено было жить всем им вместе долгие времена…

А если теперь выйдем мы хотя бы немного за рамки «кутузовской» хронологии, то, продолжая нашу беседу, увидим среди тех, кто прославил Россию, и сына пленной турчанки Жуковского, и внучку эфиопа Ганнибала «прекрасную креолку» — Пушкину, мать русского гения. И если взять одну лишь немецкую поросль, то здесь окажутся и знаменитый художник Орест Кипренский, сын Адама Карловича Швальбе, и основатель национальной русской школы живописи Карл Брюллов, дополнивший свою фамилию буквой «в» по «высочайшему повелению», и драматург фон Визин, и великие мореплаватели Крузенштерн и Беллинсгаузен, и мало ли кого еще здесь не будет…

И все же, признавая сказанное, мы всегда должны помнить главное — сад, возникший на русской земле, посажен, взращен и ухожен миллионами тех, кто здесь родился. Тысячами стоят исконные российские дерева в огромном этом саду, и иноземные диковинки не только ничуть не портят его, но, напротив, придают то очарование, которое лучше всего определяется французским словом «шарм».

— А что, папенька, не было ли и у нас в роду каких иноземцев? — спросил Миша, ожидая услышать от отца то, чего он не знал.

Ларион Матвеевич чуть смутился:

— Не столь я в нашем родословии силен, чтоб сказать тебе о том наверное. Но сколько знаю: род наш искони русский и никакие чужеземцы в родне и свойственниках у Голенищевых — Кутузовых не значатся. Но впрочем, вопрос твой почитаю я сурьезным и небесполезным — всякий благородный человек должен собственное родословие знать. А посему почитаю я важной для себя обязанностью вопрос сей прояснить и после о том тебе сказать: ты — старший мой сын, и кому, как не тебе, надлежит о сем знать всю правду безо всякой утайки?

5

Ларион Матвеевич сызмальства был приучен никакое дело в долгий ящик не откладывать. И потому сразу же стал задуманное предприятие обдумывать, или, как любил он говаривать, «обмозговывать».

Дело было для Лариона Матвеевича новое, и он, хотя и прожил уже немало и во многих предприятиях был отменно сноровист и грамотен, в дела гисторические, однако ж, глубоко не проникал и потому обратился в Герольдию с прошением.