За полвека

(Уж так распестрилисьлись века!)

Два замка с холмов над рекой, но

Их и разделяет река:

В одном англичане засели —

Герои Столетней войны,

Французы — в другом (без веселий:

На что им соседи нужны?)

Столетья смешались однако!

А было ль? И так ли давно?

("Ах, как это было давно"):

Однажды ядро из Бейнака

Влетело во двор Кастельно…

Не нюхал ни пороха, ни пуль ты?

Но быть тебе битым как раз

Булыжником с той катапульты

Что всё же — по выстрелу в час.

……………………………………………………

Но вечно ворчат, пробегая,

Две быстрые, мощные реч…

Ворчлива и та, и другая:

В глухом чернолесье плутая,

Живёт окситанская речь.

В величье лесного молчанья

На этих предвечных холмах

Французы тут и англичане

Не в замках живут, а в домах.

Людовика нет и в помине,

Тем более, Столетней войны,

Они подорвались на мине

Времён…

И давно не нужны:

(Все — временные, все — не нужны…)

Ведь короток век тополей, и

Слетают столетья, как пух —

Зато всех событий прочней, и —

Всех замков и всех королей, и

Как герб озаряя аллеи,

Тут шляется пёстрый петух —

Воистину вечный петух!

18 мая 2009 г.

283.

АД ВОРОНИЙ

Среди небоскрёбов и дождь сильней —

Уж не сама ль высота намокла?

Всё вертикальней, и всё длинней

Над стёклами стёкла, и только стёкла,

Сужаются стены с двух сторон:

И сквозь провода, сквозь чёрные коконы

Город не выпускает ворон.

Внизу отражается шум машинный,

Всё вертикальней серый бетон:

И сколько крылями ни маши тут,

Никак в открытое небо не вырваться!

Или чёрный наряд так халтурно пошит,

Что воронам кажется — они выродки?!

Ещё хоть один этаж бы, — но стоп:

Стены опять как будто чуть выросли,

И тросы вроде парашютных строп…

Но ведь не крылья у них ослабели,

Тянется ввысь как гриб небоскрёб…

Ещё чуть взлетели, еле-еле,

Ну, где там прекрасная пустота?

Стены, сужаясь кверху, обсели…

И силы в крыльях уже нехвата…

284.

Мокрые асфальты удваивают город,

Даже Гранд-Оперы — и тех две…

Только та, что на асфальте, шинами распорота

И обрывки маются где-то там, в воде…

Не отстанут от автобуса квадраты окон,

Их ему никак ни прогнать, ни оттолкнуть.

Плечи рыжих конвоиров — с каждого бока —

Кем-то обречённых на мокрый путь,

По два алых мака — за каждой машиной —

Бегут, останавливаются, не тонут — и опять…

А тюльпаны, жёлтые, как женщины у Шилле,

От грузовиков напрасно пробуют удрать.

Верхний город строже, отражённый — тревожней,

Но в него невозмутимо скатывается вода.

А что дождь холодный — не фотограф — художник

Брызги, разлетаясь, не поймут никогда…

Париж

285.

Огни всё глубже тонут в лужах,

Лучи всё медленней дрожат.

Уж вовсе ничему не служит

Их отражений рваный ряд,

Уж вовсе никому не светят

Пустые дубли фонарей:

От плачущих фантомов этих

На улице ещё мокрей

И никакого нет резона

Своим же отраженьем быть,

Чтоб в отражении газона

Свой зыбкий профиль утопить.

286–288.

ТРИ ОДЫ ЮГУ

"А далеко на севере, в Париже…"

А. Пушкин. "Каменный гость"

1.

Сколько же можно так, братцы?

Холод мешает заняться

Самой весёлой судьбой!

А значит — вырваться надо

Из городского уклада:

В левом ряду автострады

Вой моя ласточка, вой!

Так из парижского бара,

С тёмных бульваров Пизарро

В южную яркость базара

Были броски — как мазки:

Тёплая ночь обнимала

Мудрой вознёй карнавала —

А по дороге снимала

Свитер, штаны и носки…

Мягче воды и одежды

Гладящий плотный воздух,

А если луна разбудит

Спящих на крыше дома —

То звёзды щекочут кожу,

И уж не только рубашка,

Тут не нужна даже рифма,

Так всё пальцам знакомо!

Зиму утопим, подруга

Раблезианского юга,

Вечная замкнутость круга —

Тоже, заметь, — чепуха!

Есть лишь одно повторенье:

В жарком, возвратном движенье —

Пусть иногда — утомленье,

Но — ни беды, ни греха!

В соснах и волнах и лицах

Столько веселья хранится —

Что от дождливой страницы

Не остаётся ни строч…

Новым стихам отзовётся

Звёздное эхо колодца,

Ветром по коже начнётся

Новая южная ночь!

2.

Юг — это дальний и ближний

Праздник уличной жизни

Повсюду, — куда ни глянь:

Он дурака валяет,

Смеётся, но правду знает.

На улицу жизнь выставляет

Любая тьмутаракань:

На Привозе, меж луком и рыбой,

В кучах ругани и улыбок

Толчётся одесский люд.

Ростов в дурака играет,

Рядом на венском стуле

Пузатый арбуз восседает…

И семечки продают.

На улице венецианской

С улыбкой слегка хулиганской

Сидит стеклодув муранский —

Стеклянные птицы поют,

А между Марселем и Ниццой

Базаром глядят все страницы,

Горный лес над волной искрится —

Триумфатор в лавровом венке,

Всё — во власти всесильного Юга:

Хоть квадратуру круга

Решить, как это ни туго,

И выкинуть невдалеке!

Солнце — в воду, и сразу

Станет уютней глазу,

К чертям хоть строфу, хоть фразу

Право — не жаль ни строч…

И новым стихом отзовётся

Звёздное эхо колодца,

И ветром по коже начнётся

Звонкая южная ночь…

3.

Двадцать лет изловить труднее,

чем двух тысяч лет ахинею,

Оглянись — и камни Помпеи

Крякнут и оживут,

Молний зигзаг железный

Молниеносно исчезнет,

Выключив рёв и гуд.

И в тихом расслышав Слово,

Вожмётся картина Брюллова,

В глуби самой себя:

Центр прогнётся из рамы,

Статуи встанут прямо,

И даже Гермес упрямый