За порогом боли

Впрочем, неожиданным это было только для милиции и прессы, потому что «красные», видимо, были готовы к такому развитию событий. Когда в милицейские ряды полетели первые бутылки с зажигательной смесью, и цепь охранения дружно отошла назад, заглушая вопли обожженных милиционеров взревели мощные динамики, и с крыши ближайшего дома ударил «Интернационал»! «Это есть наш последний и решительный бой!» «Толпа» очень организованно расступилась, и из ее чрева вылетели несколько десятков «гвардейцев» с железными прутами. Оцепление в несколько секунд было смято и «красные» рванулись в город, куда, в общем-то, и стремились с самого начала. Мэрия запретила демонстрацию, вполне резонно опасаясь за коммерческие лавки, а для «красных» это был лишний повод подстегнуть свою ненависть к новому порядку.

Вслед за «гвардией» в прорыв двинулись и ветераны. Но, вдруг, стало оглушающе тихо. И в этой ошарашенной тишине Макс и Джон услышали, как где-то недалеко, метрах в ста, родился рвущий душу звук, как будто одновременно ударили в сотню барабанов. Ударили и остановились. А через секунду снова: «Д-Р-РУМ!»

Удары повторялись с ужасающей точностью какого-то страшного огромного метронома. И они приближались. Из-за голов людей Макс ничего не мог рассмотреть. Он отбежал подальше в сторону и заворожено замер.

Прямо на толпу, заполнив улицу от дома до дома, будто отряды крестоносцев, надвигались шеренги ОМОНа. Они наступали медленно, каждый шаг отмечая ударом дубинки в прозрачный щит.

«Д-Р-Р-У-ММ!»– сотня дубинок одновременно расплющилась о плексиглас, сверкающий на солнце.

«Д-Р-Р-У-ММ!»– шеренги приблизились еще на один шаг. Белые шлемы с забралами, серые бронежилеты – безликие терминаторы. Их методичная поступь наводила ужас. Дробный грохот бил по нервам и неотвратимость, с которой они приближались, убивала надежду на спасение. Было что-то гипнотическое в этом мерном стуке, что-то такое, что парализовывало волю и лишало сил не то что наступать, а даже спасаться бегством.

И, вдруг, подчиняясь неслышной команде, ОМОНовцы одновременно выкрикнули что-то в оцепеневшую толпу. «Х-Х-А-А!»– в сотню мощных глоток. Звуковая волна метнулась между домов и резанула по обнаженным нервам.

И закаленные ветераны политических схваток и уличных боев дрогнули.

Толпа отхлынула назад, оставив на асфальте тела трех растерзанных милиционеров из оцепления.

«Красные штурмовики» предприняли отчаянно-безумную попытку и бросились к щитам, но в этот раз они столкнулись с рукой режиссера, который был более талантлив, чем тот, что ставил их спектакль.

Щиты одновременно повернулись ребром, и из образовавшихся промежутков грянули выстрелы. Пластиковые пули с расстояния в тридцать метров действовали с ужасным эффектом. «Штурмовики» были отброшены назад, многие из них остались лежать на земле.

Медленно двигавшийся позади ОМОНовцев БТР взорвался криком сирены, и демонстранты просто бросились бежать. ОМОН ускорил шаг, ни на сантиметр не разорвав четкой линии шеренг. А на другом конце площади бегущих уже ждали. Все слилось в жуткой какофонии побоища: крики, вопли, визг, вой сирены, грохот дубинок о щиты, выстрелы. Из задних рядов ОМОНа в толпу полетели гранаты с «Черемухой». А когда первые шеренги блюстителей порядка вошли в соприкосновение с демонстрантами, Максу захотелось отвернуться…

Сквозь весь этот дикий шум Макс едва услышал треск выстрелов во дворах ближних домов, сразу же вспомнив, зачем он сюда пришел. И – о, черт! – «афганцев» и в помине не было на площади. Макс сломя голову ринулся туда, где стреляли, не думая о том, что его там, в общем-то, не ждут, и запросто могут подстрелить «за компанию».

Во дворе никого уже не было. Только расстрелянный в решето «Форд-Эксплорер» с двумя трупами внутри, еще один труп на газоне, да куча автоматных гильз.

Макс подобрал несколько и стал рассматривать тело, лежащее на траве. Полноватый, но со следами былой мускулатуры, мужик, очень дорого одетый, лысоват со лба. А уж как его изрешетили! Крови как из свиньи натекло.

Макс пощелкал фотоаппаратом, и снова прислушался к происходящему на площади. Там еще грохотали выстрелы. «Главное задание выполнил только процентов на десять, так хоть там сниму толком» – подумал Макс и уже собрался отваливать, как, вдруг, услышал крики и ругань совсем рядом.

Из подъезда вывалились лейтенант-ОМОНовец, что давеча гонял Макса по привокзальным дворам и ярко и дорого одетая девушка лет восемнадцати. Она вырывалась из огромных лапищ милиционера и весьма крепко материлась, на что лейтенант отвечал ей более чем адекватно.

Из этой «светской» беседы спрятавшийся за машиной репортер смог понять, что эта деваха видела, как расстреливали этих несчастных и даже, похоже, приехала вместе с ними. А идти куда-либо с этим «ментом вонючим» она наотрез отказывалась. В конце концов, ОМОНовец влепил ей такую затрещину, что она грохнулась на землю метрах в двух-трех от того места, где стояла.