За право летать

– Адам, – тихо сказала она. – Пока не входи. И никого не пускай.

И переступила порог.

Все в той же объемной искрящейся тишине глухо звякнули металлом пружины – и из-под кровати вылетела серая мохнатая ракета, прямо ей в грудь, и Вита закружилась, чтобы устоять на ногах…

– Ушастый! Ты куда?! – тихо вскрикнул кто-то.

– Все хорошо, – шептала она, прижимая котенка к себе. – Все хорошо…

– Ты… здесь… хорошшо… хорошшо, хорошшо, хорош-то, – урчал котенок. Не все согласные у него получались, но Вита понимала.

Эгейское море, остров Марос

Весь остров был: три квадратных километра белого камня, колючий кустарник, запущенная оливковая рощица – и два десятка домов на берегу неглубокой голубой бухточки, пристанища для яхт, катеров и лодок. Центром жизни острова был маяк. Когда-то маяк был автоматический, но теперь его снова приходилось обслуживать вручную. Делали это четыре человека, получающие жалованье от правительства. Еще жалованье получали почтальон, полицейский и две школьные учительницы: бабушка и внучка. Остальные так или иначе обслуживали их – да нечастых туристов и рыболовов. На острове можно было перекусить в одной из трех харчевен и купить все что угодно в лавочке с гордым названием «Макси-маркет».

Накануне старая учительница мисс Паола Хенксон, англичанка, попавшая в Грецию сразу после свержения «черных полковников» и так и оставшаяся здесь насовсем, получила письмо от собственной внучки, молодой учительницы, которая сейчас гостила в Ливерпуле у родственников. Внучка писала, в частности, что ей предлагают поступить на полугодовые курсы в университете, это освежит её знания и увеличит кругозор, а это необходимо, потому что на острове они почти отрезаны от мира и мало знают о том, что в мире происходит…

И хотя об этом в письме не было ни слова, бабушка поняла, что в жизни внучки появился кто-то – скорее всего молодой человек. Что, в свою очередь, значит: все классы островной школы, все семь человек, придется вести ей одной.

Письмо привело старую учительницу в странное состояние – между грустью и радостью. Она переоделась в лучшее свое платье и пошла на высокую западную оконечность острова, к развалинам византийской церкви. От церкви осталась только часть фасада с каменным крестом над дверным проемом. Все остальное стало грудой ноздреватых камней, истертых временем и зимними солеными ветрами.

Сразу за камнями земля круто обрывалась в море. Слева рос огромный молочай, похожий на экзотическое хищное растение. Рядом с ним стояла скамеечка из плетеного железа и тонких темных реек, чем-то похожая на скелет неведомого четвероногого зверя.

Учительница осторожно присела на эту скамеечку. Земля – светло-серая потрескавшаяся плита – кончалась в двух шагах от носков её туфелек, и дальше был ветер и воздух, много воздуха, и только потом – море. Оно покачивалось и очень слышно, но совсем не видно билось в скалы там, под ногами. Нужно было наклониться над обрывом, чтобы увидеть прибой. А сюда ветер, летящий вверх по обрыву, доносил невесомые кристаллики соли.

Небо вдали было подернуто тонкими стрелками, как молочная пенка, – там был плавучий космодром, и сегодня, похоже, много летали. Больше, чем обычно…

Все, что случилось потом, произошло мгновенно и беззвучно. Просто в один миг земля исчезла из-под ног, и небо с морем поменялись местами. А потом мисс Хенксон поняла, что висит в воздухе лицом вниз и видит, как валятся в бушующую пену и скамеечка, и обломки каменной плиты, на которой она стояла, и куст молочая… Было больно в плечах и пояснице.

Потом её перевернули и поставили вертикально. В узкую голубовато-серебристую лодку. По крайней мере это было похоже на лодку. А тот, кто стоял перед нею, был похож на человека. Но она сразу поняла, что он не человек.

То есть он стоял как человек, но у него было совершенно кошачье лицо и кошачьи руки.

– Все хорошо, – сказал он. – Не бояться.

– Хорошо, – согласилась учительница. – Я не боюсь.

Потом у неё подогнулись ноги, и она села на дно лодки. Дно было теплым и ребристым.

Обрыв поплыл вверх, быстрее и быстрее. Шум прибоя усилился, потом пропал. Она поняла, что заложило уши. В голове стучали серебряные молоточки и свистел забытый на огне чайник. Потом ей помогли сойти на каменистый пляж. Один из людей-котов держал её за руки, а другой сзади массировал ей виски и затылок. Она смотрела в глаза тому, который её держал, и поражалась глубине этих коричневато-золотых глаз.

– Спасибо, – повторяла она, – спасибо, спасибо…

– Никакой цены, – сказал кот, и она все прекрасно поняла.

Потом ей махнули руками, две фигуры совершенно неуловимо для глаза вспрыгнули в лодку, так и висевшую в воздухе, и лодка стремительно скользнула прочь от берега, сразу став невидимой. Но дальнозорким глазам старой учительницы показалось, что чуть в стороне и низко-низко над водой скользнули ещё две такие же неуловимые длинные тени.

Снова Санкт-Петербург