За правое дело

И думая об этом, комиссар дивизии сердился на Родимцева: надо было помнить, что в этих необычных, тяжелых условиях в штабах полков и батальонов начнут переглядываться, шепотом говорить: «Ну ясно, дело худо, нет уж, отсюда не выберемся». А ведь Родимцев знал о том, что именно так будут говорить. Не раз комиссар восхищался его умением усмехнуться под тревожными взглядами и, слушая донесение: «Немецкие танки ползут к командному пункту»,— спокойно проговорить: «Выкатить гаубицы для стрельбы прямой наводкой, а пока давай обед кончать!»

Когда наладили связь, Родимцев позвонил командарму и доложил о переправе дивизии.

Командарм сказал ему:

— Имейте в виду, передышки после марша не будет, надо наступать.

— Есть, товарищ командующий,— ответил Родимцев и подумал: «Какая уж тут передышка».

Родимцев вышел на воздух. Он присел на камень, закурил, поглядел на далекий левый берег, задумался.

На душе у него было тяжело и спокойно — знакомое ему чувство, приходившее в самые трудные часы войны.

В солдатской пилотке, с накинутым на плечи зеленым ватником, сидел он поодаль от общей суеты человеческого муравейника.

Он казался значительно моложе своих тридцати шести лет, и посторонний, поглядев на худощавого, светловолосого военного с юношескими чертами лица, не подумал бы, что этот кареглазый миловидный человек, рассеянно и грустно глядящий вокруг себя, и есть командир дивизии, первой высадившейся в осажденном и наполовину занятом немцами городе.

За те часы, что Родимцев был оторван от дивизии, жизнь тысяч людей, подобно воде, ищущей удобного и естественного русла, уже пошла своим чередом.

Люди, где бы они ни находились — на узловой станции, в ожидании пересадки, на льдине, плывущей по Северному океану, и даже на войне,— всегда стараются поудобней улечься, усесться, потеплей укрыться.

Это естественное стремление всякого человека. Часто на войне это естественное стремление не противоречит целям боя. Солдаты выкапывают ямы и рвы, чтобы укрыть свои тела от стальных осколков, и стреляют по противнику. Но иногда инстинкт сохранения жизни побеждает все остальные помыслы в бою.

Сидя на камне, Родимцев равнодушно, мельком просматривал донесения полков об успешном строительстве обороны на берегу.

Он видел, что все эти меры внешне были как будто совершенно разумны с точки зрения самосохранения дивизии, самосохранения полков и батальонов. Но вот оказалось, даже умница Бельский не мыслит, что в этот час речь идет не об обороне дивизии, расположившейся у самой волжской воды.

— Бельский! — позвал Родимцев.— Погляди-ка, меня тут не было, и вы затеяли на берегу оборону строить. Давай все же подумаем…— И он помолчал, приглашая Бельского подумать.— Что мы имеем? Один полк от нас оторван, связь с ним ерундовая. Сидим мы тут в пяти метрах от воды, начнем обороняться, что будет? А? Нас всех, как кутят, немцы в Волге утопят. Обмолотят минометами и утопят. Вы знаете, какие у них силы?

— Что ж делать, товарищ генерал? Какое вы принимаете решение? — с тихим спокойствием спросил Бельский.

— Что делать? — задумчиво спросил Родимцев, на мгновение поддаваясь спокойствию Бельского, и тут же громко и раздельно проговорил: — Наступать! Штурмовать! Врываться в город! Вот что надо делать. У нас одно преимущество — внезапность, а у них преимуществ сто да еще сто.

— Правильно,— сказал комиссар дивизии, и ему показалось, что именно об этом он думал все время,— правильно, не ямки копать нас сюда прислали.

Родимцев посмотрел на часы.

— Через два часа я доложу командарму, что готов наступать… Вызовите ко мне командиров полков. Я нацелю их на новую задачу: с рассветом наступать! Разведданные у вас слабенькие очень. Немедленно поставьте задачу дивизионной разведке. Свяжитесь с разведотделом армии, выжмите все данные о противнике, уточните его передний край, расположение огневых средств. Проверьте связь с огневыми в Заволжье. Готовьте своих людей наступать, а не обороняться. План города вручить всем командирам и комиссарам. Они через несколько часов будут воевать на этих улицах. Действуйте.

Говорил он негромко, но властно, точно легонько толкая Бельского в грудь.

Вавилов крикнул своему ординарцу:

— Немедленно вызвать ко мне комиссаров полков!

Командир и комиссар переглянулись и одновременно улыбнулись друг другу.

— В эту пору мы обычно после обеда в степь гулять ходили,— сказал Родимцев.

Поток человеческих действий зарябил, заволновался. Родимцев положил первый камень плотины, чтобы по-новому заставить работать духовную и физическую силу людей. Этот человек еще несколько минут назад сидел на камне, отчужденный от общей суеты и работы. Вскоре давление его воли чувствовали не только в штабе, не только командиры полков и батальонов — оно сказалось во взводах, его ощутили красноармейцы. Рытье окопов и блиндажей на берегу уже не казалось самым спешным и важным делом.

Все чаще в полках и батальонах говорили: «генерал отменил», «генерал не велел», «генерал приказал», «первый одобрил», «первый торопит», «первый сейчас проверять будет».