За правое дело

Зепп Дитрих, Роммель и вот этот Рихтгоффен – выскочки, недоучки, герои дня, люди дешевой политической карьеры, позеры, развращенные легким успехом, еще не помышлявшие об армии тогда, когда Паулюс уже кончал академию.

Так в этот знойный и пыльный вечер раздумывал Паулюс, глядя на карту, где могучим массивом Россия нависала над левым флангом его армии.

Рихтгоффен приехал весь запыленный, под глазами, на висках и возле ноздрей у него осело много пыли, и озабоченное лицо генерала казалось все в серых лишайных пятнах. По дороге ему встретилась танковая колонна, видимо продвигавшаяся к району сосредоточения. Машины двигались на большой скорости, лязг и скрежет заполняли воздух, пыль была столь густой и непроницаемой, что танки, казалось, вздымали не пыль, а самую землю, словно лемехи огромных плугов. Они плыли в клубящихся плотных, рыже-коричневых волнах, и только башни и дула орудий видны были над тяжелым морем захлестывающей их пыли. Танкисты были утомлены и сидели сутулясь, держась руками за края люков, угрюмо оглядываясь. Рихтгоффен приказал шоферу съехать с дороги и, не дожидаясь, пока пройдет железная колонна, двигаться по целине. Приехав в штаб Паулюса, он, не помывшись, пошел к командующему армией.

Паулюс, с худым, горбоносым лицом задумавшегося ястреба, вышел к нему навстречу. После первых слов о жаре, пыли, загруженности дорог и мочегонных свойствах русских арбузов Паулюс протянул Рихтгоффену телеграмму Гитлера. Ее деловое значение было не так уж велико, но Паулюс с внутренней, невидимой на лице улыбкой следил за тем, как генерал авиации, несколько подавшись телом вперед, уперся ладонями в стол и медленно переходил от строки к строке, очевидно обдумывая не прямой смысл, а общее значение этой телеграммы. Минуя фельдмаршала, Гитлер обращался к командующему армией по вопросам, имевшим отношение к использованию резервов, находящихся в глубине и подчинявшихся командующему фронтовой группой. В телеграмме имелось одно слово, в котором улавливалось недовольство Готтом, командующим 4-й танковой армией, оперировавшей южней Паулюса: очевидно, Гитлер разделял взгляд командующего 6-й армией, что танковые дивизии двигались в темпах, не соответствующих плану, и несли чрезмерные потери из-за боязни Готта широко и смело применять маневр. Наконец, имелось несколько строк, лично неприятных Рихтгоффену: 6-й армии отдавалось предпочтение в предстоящих действиях, тем самым авиация как бы признавалась привязанной к наземному командованию, а не подчинялась командованию люфтваффен – рейхсмаршалу.

Прочтя телеграмму, Рихтгоффен бережно положил ее на середину стола и слегка развел руками, давая этим жестом понять, что документы такого рода не подлежат обсуждению и критике, а должны без всяких комментариев быть приняты к выполнению.

– Фюрер находит время руководить движением отдельных дивизий, – проговорил Рихтгоффен, указывая на телеграмму, – а не только определять общий ход войны.

– Да, это изумительно, – сказал Паулюс, немало слышавший жалоб на то, что фюрер лишил инициативы всех армейских командующих и что они не могут без разрешения фюрера сменить часового у входа в штаб пехотного батальона.

Они заговорили о форсировании Дона в районе Трехостровской. Рихтгоффен похвалил действия артиллерии, тяжелых минометов и храбрость солдат 384-й дивизии, первыми вступивших на восточный берег Дона. Эта операция создала плацдарм для предстоящего удара танковой дивизии и двух мотодивизий непосредственно по Сталинграду, их сосредоточение должно было закончиться к рассвету, и их-то движение на север задержало в дороге Рихтгоффена.

– Это можно было бы сделать и два дня назад, но я не хотел заранее настораживать русских, – сказал Паулюс и улыбнулся. – Они ждут удара от Готта, с юга.

– Пусть ждут, – сказал Рихтгоффен.

– Пять дней для меня достаточно, – сказал Паулюс, – а вам?

– Моя подготовка сложней, я буду просить неделю. В конце концов это ведь последний удар, – ответил Рихтгоффен. – Вейхс все торопит, хочет выслужиться, продемонстрировать темп; рискуем мы, не он.

Он склонился над планом Сталинграда и, водя пальцем по аккуратным квадратам, показывал, каков порядок сожжения города, какова последовательность и интервал заходов разрушительных волн, каков будет характер бомбардировки жилых районов, переправ, пристани, заводов и как наилучшим образом воздействовать на то заветное место, северную окраину города, где в заранее определенный час появятся тяжелые танки и мотопехота. Этот час он просил определить с возможной точностью. Их беседа была обстоятельной, и они ни разу не повысили голоса.