Белое пламя освещало нахмуренный лоб Андреева, и лицо его поблескивало так же, как поблескивали покрытые копотью балки перекрытий.
Андреев словно нёс в себе главное правило жизни и работы. Нечто бесконечно более важное и сильное, чем личные интересы и тревоги, торжествовало в жизни в эти дни - главное естественно и просто брало верх в решающий час народной судьбы.
И директор завода знал это. Андреев сказал:
- Какой же может быть разговор, останемся, уж коли так, останемся.
Плечистая женщина в брезентовой куртке, с головой, повязанной красной замасленной косынкой, сверкнув белыми зубами, сказала:
- Ничего, сынок, раз надо, проработаем и две смены.
Смена осталась в цехе.
Люди работали в молчании, не было обычных приказаний, сердитых объяснений, которые толковое делали бестолковым.
Минутами Андрееву казалось, что рабочие молча говорят между собой. Он поворачивал голову в сторону узкоплечего парня в полосатой тельняшке, Слесарева. Слесарев оглядывался и бежал к воротам цеха, подгоняя вагонетки с порожними изложницами, а ведь именно об этом думал Андреев, глянув на Слесарева.
Лёгкость движений непонятно существовала рядом с изнурением и усталостью.
Все работавшие в цехе, не только кадровые, сознательные передовики, коммунисты и комсомольцы, но и озорные девушки с подбритыми бровями, в брезентовых штанах и сапогах, поглядывавшие временами в круглые зеркальца; и угрюмые эвакуированные мужчины, не умевшие работать; и семейные женщины, часто бегавшие смотреть, не дают ли чего в распределителе, - все они теперь были охвачены бескорыстным вдохновением общего труда.
В обеденный перерыв к Андрееву подошёл человек с худым запылённым лицом, одетый в зелёную солдатскую гимнастёрку. Андреев рассеянно посмотрел на него, сразу не узнал. Это был секретарь заводского комитета.
- Павел Андреевич, зайдите сегодня в четыре часа в кабинет к директору.
- Это для чего? - сердито спросил Андреев, ему подумалось, что директор станет его уговаривать эвакуироваться. Секретарь несколько мгновений смотрел на него и сказал:
- Получено утром указание подготовить завод к взрыву, мне поручили подобрать людей, - и взволновался, полез в карман за кисетом.
- Нет, этому не бывать, - сказал Андреев.
Мостовской позвонил своему знакомому, работнику обкома Журавлёву, и просил помочь ему добраться до заводов.
- Вам хорошо бы на "Красный Октябрь", - сказал Журавлёв, - там ведь ленинградцы есть, эвакуированные с Обуховского завода, - земляки ваши.
Он позвонил по телефону секретарю заводского партийного комитета и в Тракторозаводский райком партии, предупредил о поездке Мостовского. Он послал Мостовскому свою машину, наказав шофёру ждать, сколько ни понадобится Михаилу Сидоровичу.
Но через полтора часа шофёр явился - Мостовской отпустил его, сказал, что после собрания пойдёт к знакомому рабочему, а домой доберётся сам.
Вечером в обком приехал вызванный на совещание инструктор Тракторозаводского райкома и успел подробно, пока ждали секретаря, рассказать, как прошла встреча с Мостовским.
- Это вы предложили правильно: встреча рабочих со старым революционным бойцом, - сказал он. - Замечательно всё прошло, многие даже плакали, когда он про Ленина сказал, про последнюю встречу свою с ним, когда Владимир Ильич уже болен был.
- Он и теоретически исключительно подкован, - сказал Журавлёв.
- Это верно, он очень просто говорил. Ремесленники-парнишки, и те рты пооткрывали, так ясно, понятно говорил. Я как раз на заводе был, когда он приехал, как раз ко второй смене парторги объявили, что желающие пусть пойдут в клуб для встречи. Все остались, никто почти домой не пошёл, только уж самые несознательные. И встреча очень хорошая получилась. Потом перешли в зал, он говорил недолго, с того и начал "вы устали после работы", но голос ясный, сильный. Как-то он необычайно говорил. - Инструктор подумал и добавил: - У всех, и я по себе чувствовал, вдруг как-то сердце забилось, и больно, и хорошо.
- А вопросы были?
- Вопросов много, ну, конечно, все про войну: почему отступаем, про второй фронт, про эвакуацию, про поддержку иностранных рабочих, конечно, кое-кто интересовался насчёт "получаловки", как рабочие говорят, и по продовольствию, но хорошо, замечательно слушали и старые кадры и молодёжь.
Инструктор, понизив голос, сказал:
- Правда, насчёт одного вопроса не совсем получилось. Он про эвакуацию говорил, что заводы никуда не уйдут, что работа не прервётся и не будет прерываться, приводил в пример "Красный путиловец" и Обуховский. Это когда о задачах рабочего класса говорил, а мы в этот день как раз проводила совещание закрытое о подготовке заводов к спецмероприятиям в связи с положением на фронте.
- Ну, это понятно, - сказал, улыбнувшись, Журавлёв, - он ведь на вашем совещании не был и не по тезисам говорил... Да, ещё хотел спросить, почему он машину отпустил?