За пределами моего разума

На летном поле стояли два десятка самолетов Киттен, большей частью старые — их двигатели находились в ангаре на профилактическом ремонте. Были и новенькие; их только что выкатили, и они ожидали своих летчиков-испытателей.

На фюзеляже одного из них красовалась надпись: «Летная школа Сондерс-Виксен»; в две его кабины как раз садились инструктор и курсант, и первый передавал второму сложенную вчетверо карту. В дальнем конце линии, затмевая учебно-тренировочную мелочь, возвышался красавец-биплан с закрытой кабиной и салоном, по-видимому, Импресс.

А ближе всех к нам стоял только что собранный Киттен. Кожух двигателя был открыт, и инженер, закончив регулировку карбюратора, собирал инструменты.

Я стоял рядом с Готорном в ожидании запуска двигателя и наслаждался прекрасным утром, каждым его мгновением.

— Несколько оборотов? — спросил пилот, высовываясь из кабины.

Красивый самолет. Золотые шевроны вдоль поверхности корпуса стрелой прорезали его кружевную белизну. На хвостовой части фюзеляжа четко выделялись регистрационные буквы: G-EMLF.

— Да, восемь лопастей, — ответил инженер с земли и ухватился за черную деревянную лопасть пропеллера.

— Выключен?

— Выключен, — сказал пилот.

Инженер вручную провернул пропеллер по часовой стрелке.

— Наши двигатели вращаются в противоположном направлении по сравнении с вашими, — сказал Готорн почти шопотом, объясняя то, что могло бы показаться странным гостю.

Потом поправил себя:

— Я имею в виду не Сондерс-Виксен, а вобще британские.

Я кивнул. Его реплики вызывали у меня симпатию; он старался, чтобы все было правильно — так, как он это себе представлял.

— Готово, — сказал инженер.

— Контакт!

Мы услышали металлический щелчок тумблера магнето под пальцами пилота.

Инженер резко толкнул пропеллер, и тот сделал один оборот; ленивый выхлоп дыма из цилиндра, потом из другого, еще один, потом другой бесшумный оборот пропеллера, потом включился третий цилиндр и, наконец, заработали все четыре; ветер рвал и тут же уносил серовато-голубые дымки выхлопов.

Я видел, как пилот в кожаном шлеме кивнул инженеру и поднял большие пальцы в знак благодарности за хороший пуск. Тем временем грохот цилиндров снизился до неторопливой холостой разминки; непрогретый двигатель время от времени давал пропуск.

В эту минуту я хотел, чтобы время превратилось в кристалл, чтобы оно застыло в этом прохладном утре, в ласковом рокоте машины, в ожидании старта, полета над чарующим ландшафтом и посадки на мягкую землю, в тихий шепот травы.

Время послушно затормозило. Нет, совсем оно не остановилось, но пошло достаточно медленно, чтобы я мог вдоволь насладиться воздухом, цветами, самолетом. Я смотрел завороженно на сверкающий широкий диск пропеллера и слушал звук трения его лопастей о холодный воздух вперемешку с ленивым посапыванием двигателя.

Вот оно, подумал я, это же и есть тот магнит, который притягивает летчика, и я созерцаю его: один полюс — вполне осязаемые черные стальные машины и одетые в брезент крылья; другой — жизнь и свобода в небе, чувство одухотворенности в собственных руках. В это мгновение я видел оба эти полюса, всем телом ощущал их силу.

Иди же, — шептали они мне, — ты ведь можешь летать!

В раме этой картины я готов был остаться навсегда.

Все так же медленно инженер вернулся к кабине, и две головы наклонились к приборной доске. С подачей газа звук начал усиливаться, маленький Киттен напрягся, упираясь колесами в деревянные колодки, нежный шелест пропеллера утонул в серьезном реве машины, работающей в три четверти своей мощности.

Этот режим поддерживался довольно долго; резкий поток воздуха трепал белый комбинезон инженера, надпись «Сондерс-Виксен» на его спине расплылась.

Наконец инженер кивнул, и мощность начала постепенно ослабевать, пока не снизилась до уровня холостого хода; но теперь, после прогона и разогрева, ни один из четырех цилиндров не давал сбоя.

Еще через минуту двигатель внезапно выключился, только пропеллер еще долго вращался по инерции и слышен был приглушенный стук соединительных тяг внутри двигателя. Наконец все остановилось окончательно.

Пилот снял шлем, и из-под него хлынул водопад черных волос — пилотом оказалась женщина. Она с большим интересом слушала заключение инженера.

Я даже глазами заморгал, так это было неожиданно.

— Готорн, мы, случаем, не на небе?

— Если вы любите самолеты, то это совсем рядом, — ответил он.

Мы направились к золотисто-белому тренировочному самолету.

— Много ли людей из моего времени… из других времен… навещают вас?

Он на секунду задумчиво поднял глаза:

— Ну, фактически — немного. Те, у кого хорошее воображение и кто любит эту игру, справляются с переходом довольно легко. Конечно, с каждым разом это становится все легче, вы и сами знаете.

— Это все летчики?

— Почти все. Да этого и следует ожидать. Даксфорд — городок авиаторов, тут же рядом Сондерс-Виксен и аэродром. А если кто-то любит море, то можно быть уверенным, что предпочтет Портсмут, Копенгаген или Марсель.

Он пожал плечами: