Ведь под мое сидение уже была помещена бомба, так что, если бы что-то пошло не так, они могли бы покончить со мной в тот же самый день.
Просто по случайности меня привезли в тюрьму раньше, чем они ожидали, — а бомба была с часовым механизмом, так что она не взорвалась.
После того, как я уехал из Америки, генеральный прокурор заявил представителям печати: «Нашей первоочередной задачей было уничтожение общины».
Почему? Ведь община не нанесла Америке никакого ущерба.
Но глубоко внутри она уязвила эго Америки, ее гордость — ведь мы показали им, что мечту можно осуществить, что пять тысяч человек могут жить без всяких законоохранительных органов, без судов, без насилия, без наркотиков, без убийств, без самоубийств, без умопомешательств. И люди жили так радостно и красиво, что вся Америка начала завидовать.
Само существование общины представляло опасность для американских политиков, так как оно доказывало, что у них нет разума — ведь если бы у них был разум, они бы очень легко могли сделать то, что сделали мы... у них же вся власть, все деньги.
В этой маленькой общине из пяти тысяч человек было все, что нужно человеку — и вся свобода, вся любовь.
Все работали семь дней в неделю, двенадцать-четырнадцать часов в день, и никто не уставал, — ибо это не было принуждением, это было то, что они хотели делать, — они хотели творить. Это было таким творческим актом, что, проработав четырнадцать часов, они танцевали на улицах, поздно вечером они играли на гитарах, пели, танцевали.
Община была обречена на уничтожение. Она была слишком хороша, чтобы не быть уничтоженной. Она была альтернативным обществом.
Махавира и Будда не создавали альтернативного общества. Они были частью этого общества, они оставались зависящими от этого общества.
Их революция была интеллектуальной, словесной.
Мой бунт был реальным и экзистенциальным.
И уничтожение общины в Америке не означает, что идея общины исчезнет. Во многих странах общины процветают. И будет появляться все больше и больше общин во всем мире.
Америка еще пожалеет, что упустила такую благоприятную возможность. Она могла бы поддержать общину и показать всему миру, что община символизирует свободу, нового человека, будущее человечество.
Америка упустила великую возможность.
Уничтожив общину, она уничтожила доверие к себе, она уничтожила свою собственную демократию. Она показала себя не чем иным, как просто лицемерным обществом.
Любовь никогда не может быть удовлетворена.
Если она удовлетворена, то это будет не такая уж и любовь. Чем больше и глубже она, тем больше будет неудовлетворенности.
Это не противоречит любви, это просто показывает, что твое сердце хочет любить бесконечно, что оно никогда не будет удовлетворено. И это хорошо, что оно не удовлетворено. Как только оно удовлетворено, оно мертво.
Любовь между учителем и учеником никогда не может быть удовлетворена. Она всегда будет оставаться трепетным ожиданием, новым восторгом, новым экстазом. Она всегда будет открывать все новые и новые двери — ученичество станет преданностью, а в один прекрасный день преданность станет слиянием — подобно тому, как река вливается в океан. Но и это не принесет удовлетворения.
Удовлетворенность — это не великое качество. Оно свойственно ничтожным умам, ничтожным сердцам, которые удовлетворяются ничтожными вещами.
Есть люди, которые удовлетворяются небольшой суммой денег; есть люди, которые удовлетворяются домом; есть люди, которые удовлетворяются небольшой известностью, небольшой славой, — это пигмеи.
Гиганты никогда не бывают удовлетворены. С каждым новым шагом они обнаруживают, что путешествие становится все глубже, все чудеснее, все таинственнее, — и жажда усиливается, сердце полно сладостной боли.
Быть в любовной связи с учителем — значит быть в любовной связи с самим Существованием; учитель — всего лишь стрела, указывающая в непознаваемое, чудесное, таинственное.
Учитель — это не конец, учитель — только начало.