За пределом

Малу тогда сказал, что Стрела ищет людей, не связанных с кланом, и попросил сходить в бар, чтоб перетереть кое-что. Как выяснилось, не перетереть, а отправиться с кое-кем. И тогда я подумал, что направили именно меня, и не кто-то, а именно Малу. Опять же, я придерживаюсь варианта, что он просто хотел меня закрепить в этом деле.

— Короче, Тара, топаешь с этими парнями. Надо припугнуть уёбков, чтоб неповадно было.

В тот раз я уже был один из своей команды, не считая четверых мужиков. Почему Стрела не отправил своих людей, я не знал, да и не волновало меня это. Я думал только о работе. Хотя причина, возможно, была в нежелании светить клан в таком деле и привлекать к себе внимание.

Мужики о чём-то разговаривали, шутили, и я поддерживал разговор по минимуму, насколько это требовалось. В одной машине с ними я чувствовал себя дико неуютно, словно оказался во враждебной среде, где каждое движение может обернуться смертью.

Мы приехали в какие-то гаражи около многоэтажек, где машин, наверное, не было с самой постройки. Вышли, прогулялись по месту, по шуму найдя нужную компанию.

Шесть человек.

Пять парней и одна девчонка, выглядящие как гопники. Сидели на ящиках, кирпичах или просто на корточках, что-то обсуждая между собой перед небольшим столом, на котором стоял обед «Радость алкоголика».

— Короче, мы должны избавиться от этой проблемы раз и навсегда, — сказал старший по нашей группе, когда мы вышли из-за угла и увидели их.

Вот так припугнуть стало убийством. К тому же, теперь и соскочить я не мог, потому что уже ввязался в это. Другие не поймут. А когда они не понимают, можно получить.

Мы подошли ближе. У всех нас были пистолеты и только у одного старый мини-узи, потёртый, наверное, старше самого хозяина.

Когда мы подошли к ним достаточно близко, и они нас заметили, один из парней встал.

— Вы заблудились, мужики? — он слегка развёл руки в стороны, словно хотел нас обнять, при этом одна из рук как бы невзначай полезла за спину. За его спиной все остальные подтянулись.

Я даже не стал ждать. Смысл, если всё равно всё кончится одним и тем же? А если не мы, то они выстрелят. В конце концов, я знал, до чего это может дойти, знал изначально, что рано или поздно впутаюсь в подобное. Как и знал, что надо делать, как бы это правильно или неправильно ни было. Я взялся за это дело, и я должен был его закончить.

Ведь передо мной был не человек, был лишь манекен…

Я не верил в свои слова.

Но это и не помешало мне поднять пистолет и выстрелить ему в грудь несколько раз. Главное было просто не думать об этом, действовать. Сосредоточиться на деле. Буквально через секунду мне уже вторили другие стволы.

В фильме реальность такова — ты выстрелил человеку в грудь, и он тут же умер; человек падает на землю с одного выстрела в тело; все стреляют в голову.

Реальность в жизни такова — человек не умирает сразу, если ты стреляешь в грудь, только если ты не попал в сердце. Человек может умудриться ещё и сотню метров пробежать, и в тебя выстрелить, если ты попал в тело, потому в человека всегда стреляют много, особенно из пистолета. В голову никто не целится, так как и так попасть непросто, а в голову во время перестрелки на дистанции даже с десяти метров вообще очень сложно. Потому все стреляют всегда в тело, и много.

Меньше десяти секунд прошло, как остались лишь раненые. С их стороны.

— Тара, добьёшь ту девку? — кивнул мне один из мужиков на девчонку, которая схлопотала пулю в живот и теперь пыталась уползти, словно ноги её не слушали. Сами они достреливали оставшихся.

Каково добивать людей? Я могу однозначно сказать.

Жалко. Когда они конкретно тебе ничего не сделали. И вообще не сделали того, за что бы ты хотел их убить. Я знаю, за что их хотел убить Стрела, но это не та причина, из-за которой я бы не чувствовал раскаяния за убийство.

Я подошёл к ней, поднимая пистолет. Девчонка в тот момент перевернулась на спину, подняла руку, словно пытаясь меня остановить, и уже было открыла рот…

Выстрел.

Её голова дёрнулась назад, ударившись о землю, а через мгновение тело обмякло, и вытянутая рука упала ей на грудь.

Вот и всё.

Я не медлил, потому что знал, что чем дольше тянуть, тем сложнее выстрелить, а если ещё и говорить начнёт, умолять…

Пусть я и сделал это с каменным лицом, но в душе чувствовал жалость и грусть. Просто потому что… потому что. Мне было жалко стрелять в раненых, мне было жалко девушку, мне было жалко вообще стрелять в того, кто хочет просить пощады. Если того мужика я убил из-за неожиданности, сам даже не поняв, какого чёрта сделал, то здесь я действовал целенаправленно. Не было никакого эффекта, который бы смазал душевную боль от содеянного. Более того, мне ещё и заплатили, что словно только и указывало на то, кем я стал.

Да, меня это потом мучило ещё несколько дней, прежде чем отпустило. Я бы сравнил это с ощущением, когда щемит сердце от просмотра какого-нибудь супергрустного фильма. Приходилось сидеть как ни в чём не бывало с каменным лицом перед сёстрами, чтоб не беспокоить их понапрасну. А то вновь изводить будут, да и сами волноваться.