Я не сильно смыслил в бумажной волоките до этого, но, как и везде, здесь главное — уловить суть и принцип работы. Естественно, что сначала сидишь и думаешь, а что делать, однако когда мало-мальски тебе показывают принцип, ты сразу схватываешь. Тут было всё как по шаблону, а если что непонятно, можно было позвать Бурого, который объяснит.
Через несколько дней я уже мог спокойно сам в этом разбираться. Естественно, меня не посвящали в тайны картеля или какие-то моменты, которые могут навредить, попав не в те руки, как финансы, например. Бумажки были скорее бюрократическими заморочками по отгрузке, расписанию работ и так далее. Однако даже по таким мелочам я всё больше понимал принцип работы картеля и то, как он держится на плаву.
Глава 79
Я работал.
Я стрелял в тире.
Я охранял лейтенанта картеля.
Я разбирался с бумажками.
Я окончательно стал своим в этом деле.
Это лишь значило то, что я уже точно не уйду отсюда так просто. Но как и в любом деле, чем больше ты с этим связан, тем больше тебя это затягивает. Ты повторяешь себе: «я уйду, но пока ещё не время», а сам уже и не чувствуешь потребности уходить. А потом она настолько пропадает, что и говорить о том, что уйдёшь, перестаёшь.
За это время на Бурого покусились всего один раз, и даже не в мою смену. Неизвестные из четырёх стволов расстреляли машину… не ту, в которой он сидел. К тому же, машины были бронированными, и обычные автоматы были не в силах их пробить. Для этого или крупнокалиберные винтовки нужны, или гранатомёты, или бронебойные патроны. А так они отделались испугом и испорченной машиной.
Что касается нападавших, они так и не выехали с территории, так как картель не зря платил деньги своим солдатам. Их расстреляли на одной из улиц и бросили прямо там в машине.
Забавно, что благодаря этому в Нижний город зачастили полицейские. Причём приезжали они не на стрельбу или по вызову, а когда всё заканчивалось, чтоб осмотреть место и увезти трупы. Ездили они и просто так по улицам, патрулируя их, но делали это неохотно, держась подальше от района, где стреляли. Да и здесь скорее картель защищал их, а не они город. Убийство полицейских не было редкостью, пусть и привлекало общественное внимание. Однако это был отличный способ подставить кого-нибудь и привлечь к нему внимание. И ничем хорошим, кроме арестов и убийств, это не закончится.
— Шрам, — толкнул мне папку Бурый, когда мы были в нашей штаб-квартире. — Это всякая хрень по коммуналке. Плюс там по контейнерам надо заполнить как в прошлый раз. Сделаешь?
— Мне забрать домой? — раскрыл я папку.
Ничего интересного или важного. Списки, списки, списки… Попадаются, конечно, занимательные моменты, но по большому счёту бюрократия.
— Нет, ты чего! Какой, блять, домой, документы не покидают картель, заруби на носу. Завтра припрёшься и заполнишь, окей?
— Да, Бурый, как скажешь, — положил я папку на стол.
— Ещё, Фиеста должна навестить одного парня, который немного мутный. Поговорить с ним. Поедешь, поддержишь её.
— Опять я? — но, увидев взгляд Бурого, тут же перефразировал свой вопрос. — В смысле, обязательно мне с ней ехать? Если надо, то без разговоров, но может меня можно поставить на что-то другое?
— Ты всё с ней на ножах? Не пытался помириться?
— Чтоб знать, за что просить прощения, надо знать хотя бы причину ссоры. Она же начала ни с того, ни с сего.
— Понятно… Но тебе всё равно придётся с ней сжиться. Пойми правильно, Томми-Шрам, я знаю её больше, чем тебя, и если мне придётся выбирать, я не буду думать дважды по этому вопросу.
— Я понимаю, — спокойно ответил я. — Я завтра поеду с ней. Всё будет в лучшем виде.
— Я знаю, — кивнул Бурый. И, когда я уже вставал, окликнул меня. — Не парься. Она знает, что если что-то случится с тобой, она ляжет рядом. Я не потерплю убийств внутри группы. Но это работает в обе стороны.
— Я понял, — кивнул я.
Намёк был таким толстым, что не понять его было сложно. С другой стороны, если что-то с ней случится вне нашего рабочего времени, то с меня спрос чист.
Я был на нашей штаб-квартире. Мы только что вернулись с сопровождения Бурого по делам, но на этот раз закончили значительно раньше. Потому сейчас здесь было оживлённо. Француз опять что-то готовил, Пуля и Гильза о чём-то спорили, Ряба, Панк и Гребня что-то обсуждали, — обсуждение чего-то с Гребнёй — это когда он всегда молчит, — Фиеста… Она рассматривала свои ногти. А когда заметила мой взгляд на себе, тут же спросила:
— У тебя проблемы?
И ведь если бы не её жёсткий голос с лёгким вызовом и этот взгляд отмороженной стервы, то я бы мог воспринять это как любезность, когда просто интересуются, как у тебя дела. Правда, она своим видом мне такой роскоши не давала.
Кстати, она так никому и не рассказала, что же произошло в школе. Молчала, как партизанка, которая боится выдать тайну и последующее за это наказание. Почему? Чёрт знает, но чем больше я с ней провожу времени, тем больше у меня появляется вопросов по поводу неё.