За пригоршню оренов (СИ)

  – Хорошо, что сделали локальную реплику базы, – бормотал он, – связь ни к чёрту, прости Господи… Ага. Вот. Джумагалиев Махмут Гайса-улы, 2095 года рождения, гражданин Оренбурга… неважно… дело возбуждено Оренбургским судом… следствие проведено Русско-Казахским детективным агентством… доказанные эпизоды… ограбление, разбой, разбой, ограбление, кража со взломом, тяжкие телесные повреждения, разбой, убийство, неуплата налогов… слушание in absentia… приговор – смертная казнь, приз – две тысячи оренов за арест, пятьсот за исполнение. Ну, вроде всё в порядке! – Староста ещё потыкал в планшет и развернул по столу ко мне. – Подпишите акт, и отправим в Оренбург, когда связь наладится.

  Слева под актом, в поле «Ответственный магистрат», стоял отпечаток пальца старосты и имя: «преподобный Константинов Исаак Даниилович». Правое поле «Поимщик» предназначалось мне. Я задумался, и староста вдруг с подозрением спросил:

  – И всё-таки, где вы его поймали?

  – На Тургае. – Я вбил в поле «Поимщик» «Клим Истомин», приложил палец и вернул планшет.

  – А, нереестр, – Константинов понимающе кивнул. – Тогда понятно, зачем тащили досюда. – Он прочитал подпись и глянул на меня теплее. – В честь Потрошилова? Какого года рождения?

  – Девяносто первого.

  – Как мой брат! Тоже Клим! – Староста улыбнулся совсем по-дружески. – Ну что ж… Чек возьмёте?

  Я покачал головой.

  – В нереестре – только наличные. И лучше металл.

  – Понимаю… Но не уверен, что наберу… – Константинов нагнулся, полез в тумбу стола, загремел ключами. Приятно зазвенели монеты. – Сто… двести… – считал он. – Вот, держите, тысяча семьсот оренами.

  Он высыпал на стол горку сотенных серебряных монет с оренбургским полуорлом и косым крестом.

  – Остальное?

  – Могу уральскими тенге. Правда, бумага…

  Я кивнул. Курс был твёрдый, шестнадцать к одному.

  – Сойдёт.

  Константинов отсчитал и вручил мне девятнадцать замусоленных бумажек с портретом атамана Жанабекова.

  – С вас четыре орена сдачи, – сказал он. – Можно чеком.

  Я хмыкнул и полез во внутренний карман пыльника за чековой книжкой.

  – Слишком доверяете охотнику за головами, преподобный.

  – Да Бог с вами, это копейки. – Староста обернулся к окну, за которым сгрудились любопытные дети, и скомандовал: – Идите-ка бейте в рельс малый сход! Знаете как?

  – Знаем-знаем, дядь Исаак! Один, пауза, три!

  Дети радостно убежали, а староста, дождавшись, пока я уберу набитый кошелёк, бодро протянул руку:

  – В расчёте, Клим?

  Мы ударили по рукам.

  Когда я вышел, дети как раз начали звонить в рельс, но на площади в тени огромного тополя и так уже собралось немало народу. Все таращились на связанного Махмутку, фотографировали телефонами, но как только я появился, внимание переключилось на меня. Не очень желательное для моей профессии внимание. Я пониже надвинул шляпу и стал отвязывать Тойоту.

  – Бывай, Махмутка. – Я счёл нужным всё-таки попрощаться с человеком, которого притащил на казнь. – Секир твоя башка, молись Аллаху.

  Махмутка ожил.

  – Ты, собака… – начал он, самозаводясь с каждой фразой. – Ты, свинья неверный… Я твой дом труба шатал, я твой мама за два орена в рот сувал! Я гражданин синий община Оренбург! – заорал он уже всей толпе. – Демократищеский община, английский право! Адвокат кирэк, пирисяжные кирэк, пиризумпсия невиновности хабеас корпус кирэк инде!

  Я не стал слушать, как он надрывается, а взял седло под мышку и повёл Тойоту в сторону кузницы.

  Этот дом был даже с некоторым вкусом раскрашен в голубые и синие тона и разрисован почему-то мотивами подводного мира в подражание крито-минойскому стилю. Южный скат крыши покрывали матово-чёрные пластины графеновой фотовольтаики. Над воротами чернела искусно выкованная узорчатая решётка с вплетённой надписью «Эсфирь Касымова. Ковка и сварка» – и вывеска, и демонстрация мастерства. Я толкнул ворота.

  Кузница располагалась прямо во дворе, под навесом. Всё было в удивительном порядке, обличающем женскую руку – например, брикеты сушёного биотоплива разложены по цвету упаковки. Никого. С верхнего этажа дома доносилась музыка. Что-то классическое. Кажется, Вивальди. Я дёрнул за шнур звонка.

  Скрипки замолкли. На ступенях наружной винтовой лестницы появилась пара стройных загорелых ног в шлёпанцах, а потом и хозяйка во весь рост, черноволосая девушка с полуазиатскими чертами лица, в шортах и майке с эмблемой биатлонной команды «Медсестёр битвы». Мускулатура рук была у неё внушительная. Я приподнял шляпу.

  – Добрый день, сестра. Ты тут местный кузнец?

  – Ага. А ты тот самый охотник за головами?

  Эсфирь Касымова мерила меня заинтересованным взглядом. Довольно распространённым женским взглядом на человека моей профессии.

  – Типа того.

  – Подковать? – Она не сразу перевела глаза на мою кобылу.

  – Да. – Я положил на землю седло. – Сколько?

  – Сотка. Но давай после схода. – Она кивнула в сторону площади, где уже замолк набат, и слышался гул толпы.

  – Это вроде как малый сход, для старшин. Или ты старшина?

  – Нет, слава Иисусу. Просто хочется поглазеть, как будут решать с этим уродом.

  Я хмыкнул.