За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

В борьбе с похищениями Голицын запретил помогать «увозящим или увозимым». В проекте утверждалось, что женщины активно соучаствовали в этих действиях: «Самые девицы и замужние женщины покидают тайно свои дома, чтоб выйти замуж по своей склонности». Такие сговоры были делом рук родственников-соучастников, которые «по расчетам корысти и по видам дружбы или ненависти подстрекают жен к побегу или сами увозят их и отдают за других». Утверждалось, что «гораздо более расстраиваются супружества Магометан от подобного участия родственников, нежели от собственного несогласия супругов». Согласно муфтию Тавриды в Крыму, эти похищения и побеги нарушали исламское право, потому что «По магометанскому же закону девиц без воли родителей не позволяется вступить в супружество»[233].

Голицынские правила сохраняли прежнюю интерпретацию имперского и исламского права, и во многих случаях нарушители подлежали наказанию и мусульманскими, и светскими властями. Муфтия за нарушения судил Правительствующий сенат, но нарушители-улемы были подсудны Магометанскому собранию. Например, их полагалось сместить с должности и предать светскому суду за совершение брачного обряда с участиям уже замужней женщины или незамужней, если она тайно ушла из дома или была похищена. Женщин полагалось наказывать как «бродяг» за уход из дома мужа или родителей «для произвольного супружества». Те, кто умыкал женщин или содействовал им, считались «нарушителями гражданского порядка». Все браки, которые не соответствовали правилам, были «недействительными». Но если отец «прощал» свою дочь и ее мужа за брак без его разрешения, брак должен был считаться действительным и наказанию подлежал только заключивший его мулла или имам[234].

В декабре 1826 г. Государственный совет подтвердил решение Сената, выражавшее общее согласие с мнением Голицына и оренбургского военного губернатора о мусульманском браке, несмотря на критику со стороны оренбургского гражданского губернатора Нелидова и других чиновников, недовольных своей зависимостью от мусульманских клириков. Сенат подтвердил, что дела, касающиеся религии, подсудны «суду Магометанской духовной власти». Однако в решении Государственного совета все еще сохранялась голицынская склонность полагаться на обоюдную поддержку государственных и исламских законов, с тем добавлением, что многие вопросы, связанные с супружескими спорами, как то: «похищение имения… личная обида и проч.», оставались подсудными «власти Гражданской»[235].

При Николае I режим разработал более систематический подход к разбору мусульманских апелляций к царской юстиции и к улаживанию семейных конфликтов. Помимо различных решений ad hoc для индивидуальных случаев, Министерство внутренних дел, в 1832 г. поглотившее голицынское Министерство духовных дел и просвещения, попросило оренбургского муфтия пересмотреть предложения Игельстрома и Голицына по формулировке систематических правил для мусульманской семьи. В январе 1841 г. муфтий Габдулвахид Сулейманов доработал эти правила. Применяя к мусульманам недавно установленные государственные нормы, он стремился придать регулярность брачным практикам местных общин, зачастую разнообразным. Его постановления, поддержанные полицейской властью, относились и к клирикам, и к мирянам, и создавали нормы для управления мусульманским семейным порядком, действовавшие вплоть до падения режима[236].

Новые правила отражали муфтиевскую интерпретацию ханафитской юриспруденции в условиях беспрецедентного клерикального и бюрократического контроля. Сулейманов вновь подтвердил минимальный брачный возраст, установленный имперским законодательством, запретил опекунам (вали) и имамам сочетать браком женихов младше восемнадцати лет и невест младше шестнадцати и повторил запрет на совершение бракосочетаний мирянами. Далее, имамы должны были удостовериться, что невеста согласна на брак, спрашивая не только вали, но и других «особых правоспособных свидетелей» и саму невесту[237].

Муфтий также обращал внимание на договорные конфликты. Он приказал опекунам сочетать супругов в соответствии с ханафитским мнением о важности равного происхождения: «Валий должен выдавать невесту с согласия ее, за разного по общественному положению и за калым, соразмерный с ее состоянием». Он запретил вали невесты брать себе часть калыма, денег или имущества, которые шариат отдавал исключительно самой невесте. Правила также регулировали порядок выплаты отдельных частей брачного выкупа. Невесте предписывалось не «отказываться от супружеской жизни» с новобрачным в надежде на получение второй половины выкупа после брачной церемонии. Муфтий добавлял: «Окончательная же уплата калыма моаджаля (2-й половины) может последовать лишь в случае развода супругов по талаку [развод объявлен мужем] или же смерти их»[238].