За рекой Гозан

Растерев щепоть травы между пальцами, Ицхак дал каждому понюхать. Потом вытер рукавом глаза, сощурился и сноровисто – как птица когтем – подцепил пучок ветвистых стеблей, увешанных круглыми шишечками.

– А это артемисия, или полынь. Растет там же, где ромашник, так что рвите их обоих – не ошибетесь. Тоже от червяков. А еще лучше смешать оба отвара и добавить в него толченый чеснок и тыквенные семечки – враз выйдут. Кипятить нужно верхушки с цветками, а также нижние листья – в них самый сок. Сушить в тени на воздухе, почаще переворачивать… Пить тоже с медом – уж больно горький.

Ученики внимательно слушали, только Лаван делал вид, что интересно, а сам тихонько подводил руку с гусиным пером к уху соседа. Иона смешно мотал головой, отгоняя несуществующую муху, наконец, потеряв терпение, со всего размаха хлопнул себя ладонью по шее. Лаван прыснул, а Иона обиженно ткнул его кулаком в бок.

Иешуа сидел вместе со всеми, запоминая наставления рофэ. Заметив, что торба все еще раскрыта, тот жестом попросил подвинуть ее в центр. Пошарив на дне, вынул две вязанки высушенной травы. Поднес к глазам и вдруг удивленно вскинул брови.

– Аконит? – произнес он, внимательно рассматривая похожие на люпин растения с темно-фиолетовыми, почти черными, цветками.

В недоумении покачал головой. А взглянув на пучок толстых стеблей с соцветиями в виде множества мелких шишечек, на которых кое-где еще оставались сморщенные листочки, оторопело раскрыл рот.

– Болиголов?

Бросив обе связки обратно в мешок, Ицхак стал яростно тереть руки о халлук. Ничего не понимающие ученики посерьезнели, в изумлении наблюдая за странным поведением учителя.

– Кто тебе давал травы? – спросил рофэ Иешуа.

– Эрбад Мирза, как всегда. Мы мешок почти заполнили, а его кто-то позвал. Он мне сказал, чтобы я сам что-нибудь еще взял, мол, эксиларх разберется… Ну, я посмотрел по сторонам – ты знаешь, у них весь сенник завален связками. Решил взять что-нибудь подальше, откуда Мирза раньше не брал. Подставил лестницу и снял две вязанки наугад из-под самой крыши.

– Все. На сегодня урок закончен, – вдруг заторопился Ицхак. – Вставайте и идите домой.

Ученики беспрекословно подчинились. Напоследок, уже на пороге, Шаддай успел пожаловаться, что у сестры вся щека красная. Вздохнув, рофэ сказал, что золотуха не лечится, нужно просто следить за кожей, чтобы не шелушилась: подмешать девочке в еду порошок из жареных дубовых желудей, а еще смазать чешуйки на лице отваром руты.

– Пусть мать ко мне зайдет, я объясню, – напутствовал он парня, легонько выталкивая его из комнаты.

В опустевшей комнате Ицхак некоторое время постоял, нахмурив брови, задумавшись. Затем спохватился, взял кувшин с водой и вышел во двор. Тщательно растирая ладони мочалкой из иссопа, он еле слышно бормотал:

– Коз кормить не будут, дураков нет… если заварить, получится не отвар, а отрава… зачем бехдинам яд, за храфстрами[12] никто с ядом не бегает. Но тогда почему собрали?

Вытерев руки холстиной, он медленно вернулся в дом, тяжело вздыхая и качая головой.

Старик предчувствовал недоброе.

Глава 1 Бактриана, 113-й год Кушанской эры [13] , месяц Фраваши [14]

1

– Хозяин! Пора, вставай…

Голос слуги донесся до Куджулы откуда-то с высоты – как будто с неба, – ворвавшись в сновидение и нарушив его плавную, осмысленную, хотя и странную самостоятельную жизнь, отличную от реальности. Он то ли скакал на коне, то ли сам был конем, мчавшимся по весенней степи. Ветер свистел в ушах, под ногами разливалось зеленое море, а рядом бежала поджарая гнедая кобыла, косила янтарным глазом…

Проснуться удалось только после того, как кангюец осторожно тронул его за плечо и слегка потряс. Куджула дернулся, потом порывисто приподнялся на локте, с трудом разлепив глаза.

– Хозяин, отец ходит по двору, тебя спрашивает. Это моя вина, надо было раньше разбудить. Прости, хозяин.

Куджула сел на волчьей шкуре. Слуга молча стоял рядом, почтительно склонив голову. Кангюец был невысокого роста, сухощав и горбонос, с широкими скулами степняка из Семиречья[15]. Узкие щелочки глаз казались трещинами на загорелом обветренном лице. Длинные волосы свисали на плечи черными космами. Виски он давно не выбривал, как делали воины его племени, зато оставил тонкую бородку и висячие усы. Из-за спины высовывались рукояти пары мечей.

– Ладно, Октар, не вини себя, я быстро соберусь, ты знаешь.

Пружинисто вскочив, Куджула плеснул на лицо воды из стоявшего в углу глиняного хума, чтобы прогнать остатки сна. Он уже несколько ночей спал в сарае, не раздеваясь, приучал себя к походной жизни. В дороге придется спать именно так – в одежде, на шкуре под войлочным бурнусом. Хорошо, сейчас весна, а зимой спал бы, вырыв яму в снегу или прижавшись к теплому боку коня.

Подхватил снаряжение: акинак[16], натянутый скифский лук и деревянный горит[17] с запасным луком без тетивы. Отец приучил его с детства – оружие воин должен всегда держать у изголовья, даже если находится в безопасном месте. Все остальное повезут обозные лошади.