За рекой, за речкой

Но Чалый сперва и так хорошо ходил, все-таки ждал от погонщика какой-нибудь каверзы. А потом привык, стал дремать на ходу. Сеяльщики на корзинках без работы сидят, ждут, когда борозда готова будет, а время-то идет, нервничать уже стали.

Не выдержала Ольга, жена Мишкина, оттолкнула благоверного от мерина да и взялась погонять. Ольга в таких делах, как запаленная лошадь: бежит во всю силенку, пока сама не упадет или напарник копыта не отбросит. Чалый знает ее натуру, без понуканья на рысях заходил.

С генерала уже пот в три ручья, но плуг не уступает никому и Ольгу не просит потише бегать. Молодец, Серега! Марку держит, что надо!

А тут, слава богу, и работе конец.

Отмылись на скорую руку от пыли и пота да за стол всей артелью: я, Сергей, Мишка с Ольгой, бабка Ильюшиха, Колушкин сам второй. А Лиза ушла пораньше — готовить угощенье. Они с Ольгой еще на огороде решили, что два стола делать незачем, одного хватит, побогаче, в складчину с двух огородов.

Ну, первую, немногословную, подняли, как водится, за картошку, чтоб росла хорошо. После второй и языки отмякли.

— Это что же у вас? — спрашивает Сергей. — После каждого огорода застолье?

— Яблоня в цвету — деревня гуляет.

— Посмотришь, Сереженька, дак не так ишшо удивисси, — Ильюшиха затрясла головой по-козлиному. — Приезжай токо почашше. А то уж больно редкой гость. Вон Ванька Сивой десять лет успел отсидеть, на второй срок метит, а тебя все нет и нет. Не в тюрьме, чай, вольной человек-то.

Зашикали на Ильюшиху, мол, ты что боронишь-то, старая.

— А што бороню? — сердится Ильюшиха. — Токо и сказала, што воды много утекло. Сереженька старо времё помянул. Тогда не мене друг дружке пособляли, да не считались бутылкой. А теперя што! Шаг шагнул — уже в рот заглядыват.

Тут уж ей заподдакивали, разжалились все на новые деревенские порядки.

— Богатый народ стал, — сказал молчаливый Колушкин. — Не будем поминать, что было при царе Горохе. Вспомним, года три назад всего: огород посадят — хозяйка иль хозяин на всю артель бутылку ставит, от силы две. По стопке опрокинут, щей похлебают да по домам — дела ждут. А нынче вон уже какой пир закатывают. — Колушкин обвел рукой стол. Недоволен он угощеньем — у него картошка еще не посажена. — Теперь, значит, и другие по вашей мерке тянись…

— Да што уж с меня, старой, взять, — перебила его Ильюшиха. — И то в подполе яшшик «мерзавчиков» запасен.

Тут Мишка захохотал от души:

— От, бабка! Хитрость пропила на старости лет. Проговорилась-таки… Ну-ко я на всю деревню твою новость шумну…

— Да што ты, батюшко, колоколка твоя ржавая! Не проговорисси. Сам кажин вечер повадисси, он-ному-то боле перепадет. Гвоздь кокнешь в забор — пожалисси: «Бабка! Тяги нету». А бабка уж смикитила — в подпол полезла. Знамо дело.

Пока Мишка думал, чем бы бабку уесть, Ильюшиха уж генералу проповедь читает:

— Избаловался народ, Сереженька, спасенья никакого нету. Ране много работали, да мало получали. Теперя — шиворот-навыворот: мало работают, да много огребают. Уродило, не уродило — все едино. Денюжки-то в кармане.

Ольга Ильюшиху песней принялась перебивать:

А по камушкам, а по камушкам
Речка бежит… —

затянула она и раз и второй, а дальше — ни с места, никто не поддерживает и слов дальше не знает.

— Спойте лучше старинную, — попросил Сергей. — Далась вам городская халтура.

Но с длинной песней тоже ничего не вышло, перекинулись на частушки.

Меня кокнули обухом,
Помутился белой свет… —

запел Мишка, да не дала ему Ольга докончить.

— Ну, без картинок дак без картинок, — согласился он и затянул допризывную, из нашей молодости:

Боровическа машина
С Малой Вишеры идет.
Тяжело она вздыхает,
Допризывников везет.

— Молодец, Миша! — похвалил Сергей. — Отличная частушка. Грустная… И родные места помянуты. Не-е-ет, народ плохих песен не сочиняет!

Обласканный Мишка еще оторвал, теперь уж женским голосом:

Мы с миленком у двора
Целовались до утра…

— Да чтой-то мы всухую-то?! — всполошилась Лиза.

— И правда! — тоже удивился Мишка и давай разливать по рюмкам.

А Лиза кинулась в избу, принесла гармошку да сунула мне в руки.

Тут и пляска наладилась.

Лиза выскочила на середину веранды (у меня на веранде не то что картовная артель, целая свадьба поместится — во всю глухую стену избы), прошла круг да перед генералом давай отплясывать:

В генералах дроля ходит,
В лентах красныих штаны.
Он девчонок хороводит,
Их наны́, наны́, наны́.

За столом все — впокатущую. Когда она успела частушку переиначить?!

Делать нечего — поднялся генерал, прошел круг напротив Лизы, ковырялочку с притопом вспомнил и ответил по всем правилам:

Ты́ну, ты́ну, штаны скину
И на лавку положу.
Если будут шевелиться,
Я веревкой привяжу.

Тут Лиза и меня не забыла, чтоб не ревновал к генералу: