За Русь святую!

"Картину маслом", сотворенную руками кирилловцев и Сизова, оценил и генералитет, и министры. Алексеев долго вглядывался в ряды. Грудь его сжимало сердце, в глазах потемнело. Он едва не повалился наземь, Кирилл Владимирович и Гурко успели его подхватить. Михаил Васильевич, нелегко переживший прошедшие дни, не оправившийся после болезни, получил сильнейший удар. В Ставке, которую Алексеев считал своею вотчиной, его на виду у целой толпы людей сняли с должности и заменили каким-то там Николаем Николаевичем Юденичем, не показывавшим носа с Кавказа. Это же удар по чести и достоинству! Так же ведь нельзя было: сослали как нашкодившего дуэлянта. И это перед самым началом блестяще спланированной им наступательной операции! Даже то, что не он один попал "под разгон", совершенно не радовало, не грело душу…

А генералитет с правительством великолепно оценили чествование. Они увидели, что за плечами Кирилла стоит пусть и не великая, но все-таки - сила. Тысяча штыков, прошедших огонь петроградских баррикад и бои Великой войны, практически оцепившая Ставку, смогла бы подавить любой мятеж. Да на него и совершенно не хотелось идти: в глазах других это было бы предательство, неподчинение командованию, Главковерху, удар по законной власти, явный, не прикрытый ничем удар. Игру, которая привела к отречению Николая, здесь провернуть бы так легко не удалось. К тому же здесь же, под рукой у Кирилла, были политические лидеры возможного заговора. А норов Великого князя, будто бы только пару дней назад появившийся из ниоткуда, никто не хотел на себе проверять. Да еще и эти кирилловцы, чьему полку Кирилл Владимирович даровал звание Лейб-гвардии Кирилловского полка…

На этом импровизированным параде даже Ромейко-Гурко стало дурно. Только сейчас он осознал, что это был удар в отместку за принуждение Николая к отречению. Генералы сами себе вырыли глубокую-глубокую могилу, и Великий князь мог их столкнуть туда в любой момент. Ему стоило просто как Главковерху подписать указ о лишении всех чинов и званий тех, кто вздумается перечить, а потом отдать под военный трибунал, о создании которого Кирилл объявил после чествования. В двадцать четыре часа выносился приговор любому, кто будет заподозрен в политической пропаганде. В восемь часов - любому, кто агитирует за прекращение войны и братание с германцем. А любого, кто откажется выполнять прямой приказ командира во время сражения, офицер получал право застрелить на месте.

Это были ужасные, драконовские меры, которые будут стоить сотен жизней - но Кирилл не мог допустить повторения известной ему истории…

- Sheise, was macht diese russishe Soldat? - немецкий офицер предложил соседу посмотреть в бинокль на то, что творится возле русских окопов.

Отряд солдат пробегал небольшое расстояние, залегал. Потом тот из солдат, кто был ближе всего к немецким позициям, что-то кричал и поднимал руку вверх. Затем подсчитывал, сколько человек тоже подняли руки. И снова короткая перебежка - и та же процедура…

Только со слов пленных удалось выяснить, что на самом деле отряд голосовал за то, продолжать ли атаку или нет - на виду у германских пулеметов…

А еще это был намек Гучкову. Кирилл убрал из армии многих его "соратников по теневой борьбе" в Ставке и на фронтах. Лидер октябристов как-то сразу сник после этого. Александр Иванович боялся, что он будет следующим. Потихоньку и до него дошло, что дело Государственной Думы по антиниколаевской пропаганде в стране и проведению переворота обернулось страшной для всех его участников опасностью.

- Александр Иванович, знаете, - Кирилл разговаривал с Гучковым в вагоне того же поезда, на котором министры и регент прибыли в Ставку, - я не хочу водить Вас за нос, Вы человек неглупый. За последние дни мне удалось доказать, что один человек, заручившись поддержкой нескольких ключевых фигур, сможет сделать невероятно многое в такое время. Сегодня же я показал, что мне совершенно не хочется терпеть на постах в командовании армией людей, которые плетут интриги против Главковерха. Надеюсь, доказывать, что неподчинения в правительстве я не допущу, мне не придется?

Октябрист оказался вдалеке от поддержки. Волнующийся Петроград был вдалеке, не ближе, чем помощники по партии и возможные союзники. На генералитет надежды теперь было все меньше и меньше. Кириллу, как догадывался Гучков, хватало сообразительности, чтобы ударить по самым больным местам и найти его помощников в Ставке. И, главное, Великий князь был настроен весьма решительно. Народ таких все-таки боится и уважает. А уж народ, перед носом которого помахали столькими возможностями, и вот-вот дадут насладиться новыми свободами…

- Кто же Вы, тысяча чертей, такой, - вырвалось у Гучкова. Александр Иванович тоже слишком устал за прошедшие дни. Сизов смог его сломать. И не таким хребет удавалось перебить в свое время.