За русский народ!

В то же время советское руководство не могло допустить никакого германофильства, которое немедленно осуждалось как «низкопоклонство». В 1944 г. сам Александров был подвергнут жесткой критике за чрезмерное восхищение немецкими философами, в том числе Гегелем и Фихте, обнаруженное в подготовленном с участием Александрова 3–м томе «Истории философии».

Что касается отношения к немцам в народе, то лишь в самые первые дни войны реакция населения на агрессию Германии в целом соответствовала Плакат «Бей немецких зверей!» настроениям, Основанным на «пролетарском интернационализме». Затем наивные надежды на сознательность «братьев по классу» рассыпались. Хотя в фольклоре времен войны слово «немец» («фриц», «ганс») было синонимом фашистского агрессора, и фольклор не оперировал отрицательными образами немецкого крестьянина и рабочего, не обвинял в злодеяниях гитлеровцев немецкий народ, образ «врага — фашиста» со временем все сильнее принимал национальную окраску, превращаясь в массовом сознании в образ «врага- немца»282. Те люди, которые близко столкнулись с жестокостью оккупантов, в частности партизаны, напрямую сравнивали их с «животными», «шакалами», «сатаной», «вшами», называли их «уроды»283.

В тылу же, наоборот, интернационалистические настроения, «классовая солидарность» были еще долго живы: вплоть до конца 1942 г. люди спрашивали, что делает компартия Германии, почему немецкие рабочие до сих пор подчиняются Гитлеру и не поднимают против него восстания284. Отношение к немцам, солдатам вермахта, характеризовалось жалостью к «покорным и одураченным исполнителям безумных планов бесноватого фюрера». Многие народные песни времен войны описывали «крушение иллюзий и бесславную гибель легковерного солдата на чужой земле»285.

Ненависть к немцам особенно сильно возросла после Сталинградской битвы, когда были освобождены большие районы страны, и воины Красной Армии увидели ужасы оккупации. На втором этапе войны слова «фриц», «ганс», «немец» в солдатской речи стали уже синонимами терминов «захватчик», «мародер», «фашист». Во время войны в повседневной речи термины «фашист» и «гитлеровец» использовались реже, чем просто «немец»286. Слово «немец» получило ругательный, негативный оттенок, причем как в тылу, так и на оккупированной территории. В качестве примера можно привести листовку, изданную в 1943 г. для оккупированной территории, в которой негативный облик известного генерала Власова подчеркивался такими эпитетами (хотя первый из них явно абсурден): «Власов — немец. Власов — кровожадный гитлеровский бандит»287. Большинство людей стало видеть войну как войну между «русскими и немцами». Вплоть до 1990–х годов советские дети играли в «войну», где врагами были «русские» и «немцы». Образ врага надолго стал той призмой, через которую в российском народном сознании воспринималась не только Германия, но и немецкая нация в целом288.

На завершающем этапе войны произошло некоторое изменение в отношении населения тыла СССР к немецкому народу. Из‑за особенностей национальной психологии нередким было проявление чувства жалости к поверженному врагу, которое вытесняло угнездившуюся ненависть. Во время шествия пленных немцев по улицам Москвы и Киева в июле 1944 г., в то время как одни горожане кричали: «Сволочи, чтобы они подохли!» и «Расстрелять их всех надо», другие молча провожали взглядами темные, сгорбленные фигуры, некоторые женщины и дети со слезами на глазах протягивали им хлеб, кое‑кто кидал в толпу пленных яблоки, табак и хлеб289. Во фронтовом фольклоре все более ощущались нотки сочувствия к «обманутому немецкому солдату». В сатирических песнях последнего периода войны немецкий солдат изображался человеком, начавшим осознавать лживость фашистской пропаганды. Сама жизнь давала материал для такого толкования (переход на советскую сторону, сдача в плен гитлеровцев)290.

Глава VI БОРЬБА С АНТИСОВЕТСКИМ ПОВСТАНЧЕСТВОМ «В МОМЕНТ ПРИБЛИЖЕНИЯ ФРОНТА ПОДНЯТЬ ВООРУЖЕННОЕ ВОССТАНИЕ»

Антисоветские проявления в тылу СССР