За семью печатями

«Как это понимать? Почему с востока на Запад, а не наоборот? Может, вообще часть людей белой расы пришла на северо-восток Азии с американского континента? – думал я. – Сколько найдено на Американо-канадском севере и на территории Центральной Америки мумий и захоронений европеоидов? Их кости, по утверждению канадского исследователя, историка Томаса Ли, можно встретить на всех северных островах».

И невольно перед моими глазами возникла летопись, где говорилось о походе молодого князя Мирона Шаховского в страну мангазеи. Именно в страну. На территорию, которую они контролировали. Это случилось в 1600 году. Войско двинулось на четырёх кочах и двух лодках-коломенках. В Обской губе флотилию застигла буря. Волны выбросили корабли на пустынный берег. Но русским повезло. Люди все спаслись. Спасли казаки и стрельцы и свои припасы. В это время к берегу прикочевали самоеды. Целовальник, поверенный князя Шаховского, Семён Новосёлов раньше имел с ними дело. Он определил их как мирных ненцев. Целовальник выменял у самоедов на муку оленей и нарты. И экспедиция двинулась в Лукоморье сушей. «На Пур и Таз! – скомандовал Мирон Шаховский. – Вперёд!» Проводниками согласились быть ненцы. Вся тундра знала, что на мангазеев идёт князь Шаховский. Идёт с войском ставить крепость. Простодушные ненцы хорошо встречали русских. Они радовались хлебу и тканям. И ещё больше железным лезвиям ножей. Но однажды проводники самоеды покинули лагерь Шаховского. А на следующий день тоболяне были окружены голубоглазыми и бородатыми мангазеями. Копья и стрелы полетели в русских. Летопись говорит, что ратные люди защищались храбро и упорно. Но больше половины отряда погибло. Раненного князя Мирона спасли олени. Русское маленькое войско погибло. Но удивительное дело. Ни раненных, ни сдавшихся на милость победителя казаков мангазеи не тронули. Мало того, он собрали разбежавшийся отряд Шаховского и помогли ему добраться до Таза. Помогли Мирону Шаховскому срубить стены крепости.

«Как такое объяснить? – ломал я голову. – Победили, но в тоже время стали союзниками? Почему? А не потому ли, что поняли, с кем имеют дело? С такими же, как они сами, голубоглазыми и светловолосыми, говорящими на понятном языке?» – другого объяснения этому феномену я не нашёл.

И когда в 1601 году к стенам Мангазеи подошли одиннадцать кораблей воеводы Рубца, их встречали как гостей и уцелевшие казаки, и местные жители, которые от казаков отличались только одеждой. Примечательно, что земли Пура и Таза англичане называли эллинской Гипербореей.

«Уж не потому ли, что жители этих мест были яркими европеоидами? – размышлял я. – Оказывается, тайна мангазеев – не такая уж тайна. Она легко разгадывается. Было бы желание. Но может, на меня так действуют горы? – огляделся я на утонувшие во мраке вершины. – Что-то вроде просветления. Или я научился считывать информацию напрямую из поля? Так или иначе, но пора ужинать и на боковую».

Когда я лежал в своём спальнике, внезапно раздался волчий вой.

«Мы рядом, спи спокойно».

«Молодцы, что не бросили! – ответил я матёрому, уже засыпая.

До обеда я двигался вдоль заросшего ерником распадка, между двумя невысокими каменными грядами. Можно было пересечь харальгон, той стороной дорога обещала быть получше, но ломиться сквозь сплошную заросль не хотелось. В этих местах следов зверья было ещё больше, чем на Туру. То и дело я пересекал оленьи тропы, шёл по лосиным жировкам и обходил кучи медвежьего помёта. Медведи ходили голимой брусникой.

«Очевидно, где-то близко от моей тропы проходят обширные брусничники, просто мне на эти плантации ещё не посчастливилось натолкнуться», – думал я, обходя очередную «мину», оставленную медведем. Но через пару километров я оказался на склоне холма, который от спелых ягод брусники казался красным.

«Ничего себе, сколько здесь ягод!» – невольно остановился я,поражаясь увиденному.

В это время, при виде человека, из брусничника, громко хлопая крыльями, поднялся выводок глухарей. Птицы отлетели в сторону и уселись на близстоящие кряжистые сосны. Мне хотелось набрать себе ягод, но для этого надо было тормознуться, потому я ограничился сбором брусники на ходу. Когда ягодная плантация, наконец, закончилась, я даже обрадовался. Теперь ничто не отвлекало меня от сосредоточения на дороге. Как я ни старался, но по моим подсчётам в сутки я проходил меньше двадцати километров. Тормозили частые обходные маневры, непроходимые заросли ерника и долгие, изнурительные спуски и подъёмы. К вечеру я буквально выбивался из сил, а результата не было.