За семью замками. Снаружи

Наверное, она навечно её возненавидит. Потому что слишком противно каждый раз чувствует себя в ней.

Костя не пытался ни касаться, ни говорить.

Гаврила ехал на другой.

Водитель молчал.

Агата смотрела в окно.

Знала, что время от времени Костя поворачивает голову и изучает её лицо. Но это не злило и не волновало. Просто хотелось, чтобы не трогал.

Не вытягивал из нее эмоции, которых и так не осталось.

Одно только ожидание неизбежного выжало Агату, как лимон.

Несясь через лес в сторону столицы, Агата не могла отделаться от мысли, что всё должно было быть не так. Она должна была уезжать из того дома с чувством облегчения. Должна была смочь. Победить. Отстоять. Доказать. Спастись.

А в итоге… Сломалась, получается.

А Костя своего добился. Как всегда. Он же победитель…

Когда автомобиль замедлился, подъезжая к зданию с красивой подсветкой, Агата почувствовала, что тело начинает подрагивать, а дыхание частить.

Это невозможно было контролировать. С этим невозможно было справиться, как бы ни хотелось. Точно так же, как этого невозможно было избежать.

Чувствуя, что сходу охватывает паника, Агата повернула голову, посмотрела на Костю, который ожидаемо смотрел на неё. Попросить еще раз она просто не смогла бы — язык не ворочался. Но во взгляде…

Она знала, что там теплится надежда. На самом донышке. Немая мольба сжалиться.

Только он не хочет больше идти навстречу. Он «оправдывает ее ожидания».

Выходит из автомобиля, сам открывает её дверь. Рыцарь. Раскрывает ладонь, терпеливо ждет…

Пока Агата снова смотрит на неё — ладонь. Которая вроде как должна казаться поддержкой. В которую должно хотеться вложить свою руку. Она же любит. Его любит. Она же ему так доверяла. Она же правда считала его собственной надеждой стеной, а потом…

Агата закрыла глаза, зажмурилась, вложила дрожащие пальцы в мужскую ладонь, ступая ногой в тончайших босоножках сначала на асфальт, а потом на мягкую дорожку…

Здесь уже были люди. Мужчины в костюмах, как у Кости. Женщины в платьях, как у неё.

Муж держал её за руку надежно. Не так, как большинство пар (у которых женщины еле-ощутимо оплетали мужские локти), а довольно сильно сжимая своими пальцами её ладонь.

Агата дернулась, когда с левой стороны со спины к ней подошел Гаврила.

Следующие несколько секунд она смотрела на него неотрывно. Испуганно, наверное…

Настолько, что он не выдержал. Попытался улыбнуться, подмигнуть… Подбодрить как бы… Только вот Агата-то прекрасно понимала: это не поможет. Она не способна.

Она уже считает людей. Она уже чувствует дискомфорт из-за того, что они остаются за спиной. Ей уже нужно включать максимальный контроль, чтобы ежесекундно договариваться с собой о том, что здесь ей ничего не угрожает. Абсолютно ничего. Что это просто высший свет. Что это просто денежные мешки.

Что здесь просто будут пить шампанское и вести светские беседы. Кто-то, возможно, выдерется на сцену и что-то скажет.

Что всем нет никакого дела до пустого места, которое зовут Агатой Рамзиной. Точнее Гордеевой. К ее огромному сожалению, теперь Гордеевой.

В следующий раз Агата вздрогнула, когда её ослепила серия вспышек. Запнулась даже, потянулась ко рту, потому что тошнить стало сильнее…

— Это фото просто, сестренка…

Реагируя на очевидное пояснение Гаврилы, кивнула, убирая руку, сжимая ее в кулак так сильно, что ногти впиваются в ладонь, пытаясь выровнять дыхание, заставляя себя открыть глаза, чтобы не грохнуться…

Ответить у неё не было сил. Все сейчас были направлены просто на то, чтобы пережить…

Они подошли к лестнице, Костя выпустил её пальцы, Агата не сдержалась — повернула голову, посмотрела на него. В последний раз с надеждой, наверное. Потому что это немного походило на то, как птицам дают свободу: снимают с лапки цепь и командуют: «лети»…

К сожалению, просто походило.

Костя посмотрел в ответ — спокойно, убежденно, однозначно. После чего повернул голову, прижал ладонь к её пояснице, чуть надавил, приглашая добровольно сделать первый шаг по лестнице вверх.

Глава 9

А дальше начался карнавал, который пережить можно было только на автопилоте.

Во всяком случае, Агате.

Если попытаться углубиться в себя. Если попытаться абстрагироваться. Стать улиткой. Спрятаться в панцирь. Так, как она делала в школьные годы. Сливалась с окружающей средой. Представляла, что она в своей комнате и под одеялом. Мысленно затыкала уши наушники, зажмуривалась, сворачивалась… И просто дышала. Потому что даже дышать подчас было сложно.

Слишком много обидных слов. Слишком много шума. Слишком много движения. Слишком много воспоминаний, которые тоже, как эти вспышки, ослепляли…

А сейчас по-скотски подло будто возвращались.

С гулом. С шумом. С тем, как кто-то подходил к Косте, здоровался, протягивал руку, улыбался ей…

А она не могла заставить свой взгляд ожить. Себя ожить заставить не могла. Он хотел себе куклу — он ее получил.

А у кукол же ограниченный функционал, что ты с ними ни делай. Только качать головой. Редко моргать. Быть пустоголовой. Быть пластмассовой. Быть медлительной.