За Синей рекой

– Прошу простить вполне закономерное смятение, вызванное близким нахождением к особе властителя! В устном рапорте, который будет, согласно устава 9-в, изложен письменно, было доложено не во всех подробностях! Разрешите исправить оплошность письменно?

– Говори сейчас, – велел Огнедум.

«Факел» сказал:

– Этот лазутчик, фон Винтер, он еще так говорил: мол, упыри вы, а я заведу в полдень часы. Я мало что понял, а тут еще предатели – как увидел, так нутро вскипело – ну и забыл доложить…

– Хорошо. Ступай. Изложи письменно.

Унтер с топотом удалился. «Надо будет поскорее отправить его на передовую», – равнодушно отметил Огнедум.

А страх внутри энвольтатора тем временем начал устраиваться со всеми удобствами – обзавелся удобной тахтой, маленьким столиком с закусками и выпивкой и даже томиком декадентских стихов. В петлице желтый цветок, в глазу монокль, в руке бокал, в зубах сигара. И больше нет теперь никаких занятий у Огнедума, как только обслуживать этого нахального постояльца.

«Что угодно-с?» – «А вот, голубчик, что… э-э… Да, часы. Часы, которые соорудил Косорукий Кукольник. Предсказанье помните? Освежите-ка, голубчик, в памяти…» И холуй-Огнедум, закатывая от усердия глаза, послушно барабанит: «Для бродяжки, музыканта… для ученого зануды, для этой… красотки златокудрой… Соберутся – будет звон, а кто против – вышел вон!» – с облегчением завершил он. И начал ждать похвалы.

«Ну, ну, что же вы так плохо помните, голубчик, – отмахивается страх лайковыми перчатками. – Прямо даже неудобно за вас… Явится к вам смертушка, а вы ее и не признаете. Тут-то она вас – тяп! Ведь это вы, – тут он уронил монокль и закричал барственно: – Ведь это вы ПРОТИВ, голубчик, а стало быть, и ВЫЙТИ ВОН – тоже вам! Экая вы свинья… Подайте спички».

Да-с, именно так все и происходило. А король стоял рядом и улыбался.

– Дай мне вон ту тетрадь, – бросил ему Огнедум. – Которая с желтым пятном.

Ольгерд молча повиновался. Огнедум проглядел несколько страниц, вписал старательно: «Мразь. Мразеобразно и мазеподобно размазан ужас бытия по зеркалам, и сколько ни глядись, лишь нечистый лик смерти скалит навстречу зубы. Макабр и меланхолия – вот участь мыслящих, мятущихся. Но и в предсмертной икоте хочу я оставаться исследователем сизых и склизких глубин естества».

«Эй, голубчик, куда это вы запропали?» – напомнил о себе постоялец, и сладковато-удушливая волна поползла по огнедумовой душе. «Желаю то, желаю се!» – капризничал постоялец.

На стене над тахтой тем временем появился портрет Косорукого Кукольника в генеральском мундире – очень пыльный. Постоялец пытался украсить его лентами и дубовыми ветками. Пыль летела столбом. «Голубчик, ну что же вы стоите? – закричал он чуть не плача. – Вытрите пыль – да поживее!» И пал на тахту, чихая, а холуй тотчас принялся, изгибаясь всем телом, водить тряпицей по портрету.

Лет сто назад в столице появлялся Косорукий Кукольник. Его видели на площади – нескладную жердину в красном мундире несуществующей армии. Огромные эполеты торчали на костлявых, вздернутых плечах, аксельбанты, как рыбачья сеть, свешивались на грудь, сзади болтались непомерные измятые фалды. Длинные ноги в лосинах переламывались там, где начинались высоченные сапоги.

Держа перед лицом деревянную саблю и скосив к ней глаза, он принялся маршировать по площади и надсадно орать при каждом шаге: «Ать! Два! Ать! Два!» Так продолжалось некоторое время, а потом он пропел, очень похоже подражая трубе: «Ту-туту-ту-у! Ту-ту-у!» и остановился, дробно прогрохотав каблуками.

Нескольким растерянным «факелам», которые не вполне понимали происходящее и наблюдали за генералом в бездействии, он рявкнул: «На крра-ул! Бол-ва-ны!». «Факела» привычно вытянулись. Косорукий Кукольник прошелся вдоль строя, цедя сквозь зубы: «Молодца, молодца…», после чего неожиданно развернулся к ним задом и быстро, как таракан, полез по стене к часам.

Он поднялся на карниз второго этажа, вцепился пальцами в лепнину на третьем и переместил ногу в сапоге на голову гипсовой красавицы с корзиной фруктов, что украшала простенок между окнами. Красавица сказала: «Вы – наглец, сударь!», на что Косорукий Кукольник не обратил никакого внимания. Он ловко перебрался на третий этаж и устроился там на подоконнике, свесив ноги наружу. Часы находились прямо над ним.

Косорукий Кукольник громко расхохотался, глядя на «факелов», столпившихся на площади.

– Взять его! – закричали снизу.

– А-а! – радостно зарычал Косорукий Кукольник. Он снял сапог и ловко запустил его в первого же «факела», который приблизился к стене. Откуда-то доставили лестницу. Второй сапог пролетел мимо цели и исчез в толпе возбужденных «факелов». Принесли еще одну лестницу. Скалясь, Косорукий Кукольник хватал из корзины гипсовые фрукты и метал их в своих противников. При этом он распевал во всю глотку:

Я черный пират,
Мой верный фрегат
И я – по волнам мы летим!
Трепещет враг,
Завидев мой флаг
Под небом голубым! Голубым!