За службу и храбрость. Священники – кавалеры ордена Святого Георгия. Неизвестные страницы

Россия вступила в союз с Францией. Но вскоре Александр увидел, что Наполеон, несмотря на свою любезность, действует исключительно из собственных интересов, искусно лавируя в политике. Так, пообещав Александру при заключении Тильзитского мира свободу действий на Балканах, он отнюдь не торопился выполнять свои союзнические обязательства против Турции, одновременно подпитывая надежды поляков на независимость и продолжая захват германских земель. В то время как Россия несла торговые потери из-за блокады Англии, переживая расстройство финансов и рост внутреннего напряжения, Наполеон все ближе продвигался к границам России. Позиция Александра вызывала недовольство и непонимание в народе. Видя, что, по всем признакам, у Наполеона идет приготовление к войне с Россией, Александр тоже начинает готовиться к войне.

Наполеон не скрывал своего стремления к мировому господству. К 1812 году он разгромил пятую коалицию и фактически подчинил себе всю континентальную Европу. Теперь он был на пике славы. В Европе, кроме Франции, оставались две самостоятельные державы: Россия и Англия.

1. Забытое чудо: штурм Измаила Протоиерей Трофим Егорович Куцинский

В числе священников, открывающих почетный список кавалеров российского ордена св. Георгия, мы видим иностранцев. Серб протоиерей Трофим Егорович Куцинский был первым духовным лицом, удостоенным чести стать кавалером этого ордена. В статуте ордена св. Георгия, утвержденного государыней Екатериной Великой в 1769 году, возможность награждения предусматривалась только для офицеров. Для священника ношение на рясе белого эмалевого креста, который предписывалось носить, не снимая, на первый взгляд как будто даже противоречило евангельскому принципу смирения.

Разумное решение было найдено: протоиерей Трофим Куцинский все-таки получил награду и вошел в число кавалеров ордена, собирающего в своих рядах лишь тех, кто доказал свое мужество под неприятельскими штыками и снарядами. Вместо белого эмалевого креста отцу Трофиму был пожалован золотой наперсный крест на Георгиевской ленте. Эскиз к нему делал самолично его сиятельство князь Григорий Александрович Потемкин.

Вскоре появились и другие Георгиевские награды. Особо отличившимся офицерам и генералам жаловалось Георгиевское наградное оружие «За храбрость». Наконец, чтобы не умалять значения подвига нижних чинов, с 1807 появился знаменитый «солдатский Георгий». И хотя этот серебряный крест не являлся орденом, все эти знаки отличия объединяло одно: Георгиевская лента. Три черные полоски, чередующиеся с двумя желтыми, на века стали символом ратного подвига в боях за Отечество. Черный цвет символизировал твердость духа, желтый – доблесть и благородство подвига.

Строго говоря, духовенство формально не наделялось титулом «кавалер Ордена»: духовный сан в православии плохо совмещался с образом средневекового рыцаря, с ног до головы увешанного броней и оружием[2]. Официально говорилось о причислении к ордену.

Следующий момент, требующий пояснения – слово «иностранец». Дело в том, что иностранцем отца Трофима Куцинского тоже можно называть с известной долей условности. Куцинский Трофим Егоров, серб, и вправду родился не в России, а в Молдавском княжестве, видимо, в 1758 году и «жительство имел в городе Яссы». Так что по рождению своему он действительно должен быть признан иностранцем, хотя и не «немчином», как на Руси называли европейцев, не разумевших славянского наречия, то есть тех, кто был «нем». Трофим Егорович «слово», надо полагать, разумел от рождения. Церковнославянский язык не чужд сербам и поныне: в сербских храмах служба ведется не только на сербском, но и на церковнославянском языке.

Какими же судьбами серб Трофим, Егоров сын, попал в Россию, причем из Молдавии? Сербы оказались под иноземным игом на два столетия позже, чем Россия. Орда двинулась на Русь в 1237 году, сербская Деспотия оказалась под властью Османской империи в 1459 году. Сербы уступили, но не сломались, хотя и оказались зажаты между католической Европой и исламским юго-востоком в числе других южных славян. Но если у других народов мы видим и переходы в другую веру, и химерические формы христианства вроде западной унии или боснийского богомильства, то сербов отличает исключительная верность выбранному пути. Как со времен собирания Руси в единое мощное государство было верно определение «русский – значит православный», так и для сербов конфессиональная принадлежность неотделима от национальной самоидентификации. Сербы и по сей день составляют моноконфессиональную нацию, их отличает какое-то внутреннее сродство с православием, не исчезающее со временем. Так и должно быть у нации, возникшей естественным путем: ведь именно единство веры составляет ту духовную основу, вокруг которой формируется тело народа.