За спиной была Москва (СИ)

Мне кажется, что это чрезвычайно важно тогда, когда мы воспитываем молодёжь. Это же, в общем, очень сложные организмы, и здесь ни в коем случае не надо забывать о том, что это очень сложное чувство, и здесь не надо както очень резко и позитивно чтото навязывать. Патриотизм - это как растение, очень сложное растение, которое должно расти по своему собственному закону.

Мне кажется, что в этой ситуации я хочу поддержать своего коллегу Сергея, который говорил о значении литературы, но он много о чём говорил. Понимаете, военная литература, причём не только Твардовский, но и такие сложные писатели, как Некрасов, как Гроссман, она, помоему, как раз лучше всего может воспитывать это громадное чувство нашего русского патриотизма, сострадающего и болеющего за Родину..."

Слова правильные и хорошие, сказано так проникновенно, что поневоле хочется с ними согласиться. Конечно, патриотизм, это сложное чувство. Конечно, патриотизм ни в коем случае нельзя насаждать топорно и грубо. Тем более, нельзя в этой области кого-то заставлять или что-то навязывать. И, удачный образ, это действительно растение, которое можно как-то прививать, обихаживать, но расти оно должно, да и будет, по своим собственным законам. Все это верно. И все же звучит в его словах некоторая едва уловимая неправда. Это если остановить себя на этом "поневоле". И задуматься.

"Стыд, когда она ведёт себя неправильно или когда отдельные люди ведут себя неправильно".

Не знаю, поправил ли эти слова В.В. Путин или согласился с ними. Нам же с вами, поскольку речь идет не о приватном разговоре, а о словах, публично заявленных в собрании людей, имеющих вес в современной исторической науке, позволительно, думаю, оценить их самостоятельно.

Если речь идет об исторических событиях и исторических персонажах, совершавших неблаговидные или, тем более, злодейские поступки, то уместнее здесь, на мой взгляд, осуждение. Неприятие. Или ненависть, у кого как, в силу персонального темперамента. Но стыд... Стыд за определенные моменты отечественной истории равнозначен стыду за страну. О чем и было здесь прямо заявлено. Но поскольку ткань истории неразрывна, то стыд за отдельные моменты истории легко переносится на стыдливость в отношении истории и страны в целом.

Стесняться своей собственной истории нас призывают и приучают уже давно. Здесь блестящий и широко образованный Юрий Павлович Вяземский никакого нового слова не сказал. Впрочем, не думаю, что лично его жизненным устремлением является взращивание на российской почве стеснительности по отношению к истории своего Отечества. Но объективно эти его слова показывают тот путь, с которого легко толкнуть юное поколение туда, где, по выражению Сергея Шаргунова, ему прививается через комплекс вины идеи о неполноценности своей собственной страны.

Духовная категория покаяния - вещь, вообще-то говоря, очень тонкая и безусловно индивидуальная. Покаяние как церковное, так и светское имеет силу, когда оно обращено человеком к самому себе. Каясь за свое преступление, он очищает свою душу. Это его личное просветление, которое может способствовать и очищению общества, если покаяние охватило многих. Но, заметим, покаяние за собственные грехи. "Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи", - как было сказано об этом в одной великой Книге.

Конечно, любой человек грешен уже по самой своей природе. Поэтому ему всегда найдется, в чем каяться. И если даже твой грех, который ты переживаешь столь искренне и сильно, на самом деле на взгляд стороннего наблюдателя не столь уж и велик, для этого самого личного просветления никакая сила твоего покаяния не может быть чрезмерной. Здесь эта чрезмерность только на пользу. Здесь она уместна.

Иное дело, когда тебя призывают каяться за грехи, которых ты лично не совершал. Здесь вступают в силу уже иные законы, определяющие не личные, а общественные отношения. В них же любая чрезмерность не только неуместна, но и несомненно опасна. Как и любая крайность, внесенная в общественное сознание. Безусловная добродетель вашего стремления принести счастье отдельному человеку, при усилиях принести счастье всему человечеству, оборачивается нередко большой кровью. Поэтому в общественных отношениях особенно уместны и мера, и осторожность.

Это, замечу, можно отнести к ситуации, когда каяться действительно есть за что. Когда предмет покаяния существует на самом деле.

В данном же случае рассуждения о стыде за свою историю прозвучали весьма странно. Если учесть повод для собрания историков. Поскольку имело оно определенную и весьма значимую повестку дня. Начало Великой Отечественной войны. Юбилей великой трагедии. Трагедии, вообще-то говоря, стыдиться неуместно. Если же не забывать о великом подвиге, совершенном в ходе этой великой трагедии, то неуместно тем более.

Учитывая это, позиция Юрия Павловича Вяземского не столько дополнила выступление Сергея Шаргунова, сколько противостояла ему.