За спиной – двери в ад

– А вы вообще уверены, что это была женщина?

– Теперь не знаю… Вы запутали меня. Зашел человек, мне показалось, что женщина.

– Интересно, о чем это вы таком думали, что ничего не видели вокруг себя?

Полина промолчала.

– Скажите, Арефьева жила одна?

– Я же вам уже говорила! Да, одна.

– У нее был друг, приятель, жених?

– Думаю, что был, но я ни разу не видела.

– Откуда же вам известно, что был?

– Вы задаете мне очень странные вопросы, – не выдержала Полина. – Я же убиралась в ее доме. Думаете, что следы пребывания мужчины можно не заметить?

– А она сама вам никогда ни о ком не рассказывала?

– Мы с ней не были подругами.

– Быть может, вы слышали, как она разговаривала по телефону с кем-нибудь, кого называла по имени?

– Нет, ничего такого я не слышала. И не слушала. Я просто работала, и все!

Кабинет был мрачный, примерно такой, каким обычно и представляют кабинет следователя. Новая, но какая-то холодная, безвкусная мебель, пластиковое окно с жалюзи, необычайно сочная, ухоженная герань в глиняном горшке, в углу – серый стальной сейф, на нем несколько толстых папок с бумагами. На столе – стеклянный поднос с графином. Полина представила себе, что вот ей сейчас станет плохо, она потеряет сознание и этот следователь, лысый, с уставшим лицом, вскочит, плеснет в стакан воды, наберет в рот и брызнет ей в лицо. Фу! Какая гадость.

– Послушайте, я понимаю, что эта фраза избита и что ее произносят все те, кто оказывался на моем месте, вернее, на этом стуле, но… вы напрасно теряете время! Ясно же как день, что Маша просто поскользнулась, наступив на этот вертящийся круг, и упала… Уверена, что и специалист-трасолог скажет вам то же самое.

– Может, и так, а может, и нет! – Полине показалось, что следователю (имени которого она так и не запомнила от страха, от шока, что оказалась в этих стенах) было лень даже изображать что-либо на своем лице. Прежде он кривлялся, вращал глазами или презрительно кривил рот, разговаривая с ней. Сейчас же, утомленный собственным допросом, лишь смотрел в одну точку, словно задавал вопросы не уставшему и запуганному свидетелю, а стене.

– Вы же сами сказали, что, когда вы подошли к двери и хотели открыть ее, она оказалась незапертой.

– Ну да. Что было, то и сказала. А что, надо было соврать?

– Сбавьте-ка тон, Ужинова. И ответьте мне на такой вопрос. Часто такое случалось, чтобы вы приходили к Арефьевой и дверь ее квартиры была открытой?

– Никогда, я же говорила вам.

– А вас это не насторожило?

– Меня это насторожило бы сейчас, после всего того, что произошло, вернее, сейчас-то я уже понимаю, что должна была обратить на это внимание, но в тот момент, повторяю, я ни о чем таком не задумалась…

– Вы же сами сказали, что в это утро были задумчивы? И о чем же вы думали? О том, как бы убить и ограбить вашу хозяйку?

– Она мне не хозяйка, я просто подрабатывала у нее, и все! И думала я о своей сестре!

– Кстати, чем занимается ваша сестра? Может, это она успела до вас побывать у Арефьевой? Может, она ваша подельница?

Полина смотрела на следователя широко раскрытыми глазами и не верила своим ушам. Хотела было уже накричать на него, сказать о нем все то, что она думает, как вдруг услышала:

– Ладно, Ужинова, идите уже. Если вспомните что-нибудь еще, позвоните мне вот по этому телефону, – он протянул визитку. – И попытайтесь вспомнить того человека, который выходил из лифта. Как вы сами понимаете, если это не вы убили Арефьеву, то это мог сделать он. Или она.

– Может, она все-таки сама ударилась?

– Может, и сама. Но тогда непонятно, зачем и кому она этим утром открывала дверь.

Он выписал ей пропуск, и Полина буквально выскочила из кабинета, бросилась вниз по лестнице вон, вон из этого ада, из этой преисподней!

У нее было такое чувство, словно она на самом деле убила Машу и теперь ей каким-то невероятным образом удалось избежать наказания. Или хотя бы просто сбежать из кабинета следователя.

Возможно, виной было то напряжение, в котором она находилась все эти долгие часы ожидания допроса, а потом и сам изматывающий допрос. И что самое главное, этот следователь так от нее ничего и не добился. Непонятно вообще, на что он рассчитывал, допрашивая домработницу. Как будто бы домработницы – совершенно безмозглые существа, которые если и задумали убить своих хозяев, то непременно сделают это чуть ли не открыто, да еще и сами вызовут милицию.

Пока она шла домой, в голову лезли и вовсе странные мысли о том, а как бы она себя повела, если бы на самом деле была не приходящей уборщицей, а настоящей домработницей, решившей прибить хозяйку и завладеть ее богатством. Ну уж точно не стала бы попадаться и тем более вызывать сначала «Скорую помощь», а потом милицию. Да и не стала бы убивать в квартире, а придумала бы что-нибудь поинтереснее и уж точно все спланировала бы таким образом, чтобы не попасться…

Уже возле автобусной остановки, дрожа от холода в тонком свитере, Полина поняла, что окончательно замерзла и что теперь, возможно, простынет. И на нее вдруг накатила жаркая волна страха: да как она вообще могла предположить, что способна совершить убийство?