За старшего

Ковылять пришлось недолго: колея впадала в кольцевую развязку и дальше — в Машиностроительное шоссе, которое шло вдоль города, выстреливая свороты в его сторону каждые полкилометра. Машины шикали мимо не густо, но почти ритмично. Железный хромец разыграл с Соболевым примерно тот же фокус, который Соболев и Цехмайстренко разыграли вчера с хлыщом. А если не разыграл, то разыгрывает ровно в эту секунду.

Соболев наддал, но почти сразу сбросил газ и задумался. Хорошо, догонит он эту заразу, схватит — дальше-то что? Допрашивать? Сдавать контрикам? Вкалывать правдогонку?

Нечего с ним было делать. Зараза был как медуза или снежинка, которыми можно любоваться одному и тихо, никому не показывая, — иначе порвется и растает.

А теперь, Лёнечка, тебя самого порвут. Какая жалость.

Соболев обнаружил, что до сих пор сжимает в задубевшем кулачке удостоверение, раздраженно сунул его в карман куртки, озадачился и эдаким престидижитатором, специализирующимся на аусвайсах, вытащил паспорт. Тот, что схватил со стола охраны завода и нечувствительно прибрал, выбегая наружу.

Паспорт был его собственным — не Соболева, конечно, а Матвеева. Тем самым, который Соболев, проходя утром на завод, предпочел для сокращения процедуры оставить охранникам. Первый-то раз он по удостоверению заходил, и то была сказка о потерянном времени, написанная беспощадным графоманом.

И очень, стало быть, сей паспорт охрану заинтриговал, раз так и остался лежать на столе, а не в специально предназначенной для этого ячейке стенного шкафчика. В номера с его помощью играли или еще как-то с документами работали, мельком объяснил себе Соболев и засунул было паспорт поглубже во внутренний карман. Стоп.

Он торопливо, не обращая внимания на костенеющие от мороза руки, пролистал страницы и поймал едва не упорхнувшую бумажку. Из его собственного блокнота, исписанную его собственным карандашом. Стыренным на память.

Спасибо за стишата, подумал Соболев, разворачивая листочек затрясшейся вдруг рукой и уже понимая, что раз не охранник это был, то и не стишата он записывал.

Но такого Соболев не ждал.

На бумажке было полсотни коротких строк на английском, довольно четких по форме и смыслу.

Соболев, десять лет назад выбивший из себя умение читать вслух что бы то ни было, не заметил, что, пролетев текст раз и другой, бормочет подворачивающимися от ветра губами: «„Хеймдалль“ — система подавления активной защиты, отменена в проекте в прошлом сентябре, не существует… „Сумукан“ — система активной защиты, разрабатывается UCC и Motorola, испытана в марте. Параметры… Есть альтернативные разработки, которые ведут мелкие компании, в том числе New Frontier Hardware и Boro Security, шансы оцениваются как… С лета усеченная версия по согласованию… с кем?.. С военной администрацией, что ж он сокращает так… На базах американских компаний в Ираке и Афганистане, перечисление… Ага, и даже нефтяники… Три протокола о намерениях с инженерным корпусом, возможно итоговое подписание в феврале…»

И снова улыбается как дурак, упершись в последнюю строчку: «Варшавский договор исполнен».

По радио без объявления войны завыл кто-то модный, и Марат на секунду отвлекся от все равно пустой дороги, чтобы переключить станцию. А через секунду чуть не сдох: на дорогу перед машиной строевым шагом выперся мужик, зырящий в телефон, что ли. До него было метров двадцать, и Марат особо не втапливал на такой-то дороге — но дорога-то была совершенно растакой.

Бить по тормозам на растакой дороге — последнее дело, но чего оставалось-то. Марат ударил, вводя машину в управляемый юз и обрывочно молясь милосердному Аллаху, пустой встречке и мягким сугробам по обочинам.

Lancer с визгом заболтался по кочкам, не отрывая носа от растущей фигуры, и лишь в корпусе от нее отскочил чуть вправо, забрасывая корму вперед и разворачиваясь, чтобы сковырнуть задумчивого пешехода последним щелчком. Дернулся и застыл в оседающей снежной туче.

Марат влип мокрой спиной в спинку кресла, пытаясь продышаться. Задумчивый пешеход, вместо того чтобы падать в ужасе или бежать куда подальше, сосредоточенно ковырялся за пазухой. Травмат достает, что ли, подумал Марат, мгновенно взбешиваясь, воткнул кнопку аварийки и выскочил наружу, рыча короткие лютые слова, ни одно из которых от злобы и напора целиком не выговаривалось.

Пешеход посмотрел на него рассеянно, выпростал пустые руки и что-то сказал.

— Че-го? — переспросил Марат, не веря.

— Курить не будет? — растерянно улыбаясь, повторил пешеход.

— Вот ты красава… — начал Марат и замолчал. Захлопал по куртке, вытащил пачку, протянул прохожему и сказал: — Ты вообще в порядке? Может, подвезти?

— Да не, спасибо. Уже подвезли, — ответил тот, выковыривая сигарету из пачки. Далось ему это дело с трудом, дальше легче не стало. Он тупо посмотрел на сигарету и сказал, засмущавшись:

— А огоньку?