За стенами собачьего музея

Мне было просто необходимо обсудить все это с кем-нибудь, и самым подходящим для этого человеком, будь он жив, являлся бы Венаск. Чуть позже в такси где-то на полпути к городу я вдруг вспомнил мальчишку Истерлингов и то, чему был свидетелем в свой прошлый приезд в Вену: волшебные фокусы Николаса за обеденным столом, то, как его родители запросто отпустили его со мной на блошиный рынок, как мы взобрались на крышу станции метро, как мальчишка спрыгнул на крышу поезда и напоследок посоветовал мне слушать… голос Бога? Что же все это могло означать? Воспоминания мои были довольно смутными. Однако самым явственным и важным была моя убежденность в том, что в тот день, вселившись в ребенка, восстал из мертвых Венаск. Он хотел предупредить меня и в то же время направить в каком-то определенном и очень нужном направлении.

Нельзя ли через этого ребенка снова вступить в контакт с моим наставником? Мне всего-то и нужно было минут десять-пятнадцать — просто выложить ему все и спросить: «Что я должен делать? А не хотите объяснять подробно, скажите хотя бы: горячо или холодно. Верное ли направлении указывает мой внутренний компас? « Эх, Венаск, Венаск! Я был уверен, что, сумей я войти с ним в контакт, он обязательно бы мне помог. И помог бы охотно. Николас Истерлинг. Да, мне обязательно нужно было увидеться с мальчиком, поговорить с ним, хотя бы попытаться.

Когда я, наконец, добрался до отеля, звонить было уже слишком поздно, но я был так возбужден неожиданно открывшейся возможностью и бодр, что, поднявшись в номер, просто бросил чемодан и тут же отправился побродить по Рингштрассе. Проходя мимо человека в телефонной будке, я заметил, что, перед тем как опустить в щель монетку, он снял шляпу. Интересно, он всегда снимает шляпу, когда звонит? Например, мой отец, заполняя налоговую декларацию, всегда ставил «Бал-маскарад» Верди. У Венаска была особая ложка, которой он пользовался только для приготовления супа. Привычки. Они делают нашу жизнь такой удобной! Я даже вздрогнул, внезапно осознав, что большинство моих приобретенных за многие годы сознательной жизни привычек в последние месяцы либо исчезло, либо заметно изменилось. Прогуливаясь и наслаждаясь вечерним прохладным воздухом, я размышлял над этой проблемой, прикидывая, например, как я в последнее время чищу зубы— оказалось, снизу вверх, хотя всю жизнь я чистил их слева направо. Я даже удивил проходившую мимо парочку, громко воскликнув «А всегда было слева направо! «. После этого я мысленно проглядел целую кучу своих привычек, равно как и многие другие свои склонности, и вдруг с беспокойством понял, что, сам того не замечая, за последний год неожиданно утратил здоровенные куски и части того целого, которым являлся прежде.

О чем это могло свидетельствовать? Плохо это или хорошо? Такой вопрос я задавал Венаску, наверное, миллион раз — «Хорошо это или плохо?» Сначала он отвечал мне, видя, насколько я сбит с толку и нуждаюсь в его помощи. Но, когда я стал поправляться, он изменил тактику: «А как ты сам думаешь, Гарри?». Или, однажды будучи не в духе: «Боже мой, да ведь это же единственное, что представляет интерес в жизни — попытаться самостоятельно выяснить, хорошо тебе или плохо. А ты все время ждешь объяснений от меня. Ты похож на идиота, не знающего, что такое секс. Он подходит к первому встречному и спрашивает: „Что такое секс?“ А тот ему и отвечает: „Отличная штука, вот только я из-за нее постоянно попадаю в неприятности“. Тогда идиот и говорит: „Спасибо, вот это-то мне как раз и нужно было знать. Теперь буду воздерживаться!“

Проходя мимо «Макдональдса», я сквозь сияющее сверкающее стекло витрины заглянул внутрь, и мне вдруг пришло в голову: а не исчезаю ли я постепенно вообще. Просто самыми первыми начали исчезать мои привычки, чего я до сих пор не осознавал, затем последовал нервный срыв, который начисто стер с доски почти все мое остальное «я»… Вот с такими мыслями я и вошел в желто-красную счастливую страну вечного чизбургера. Стоящая за прилавком усталая восточного вида девушка, спросив, чего бы я хотел, попыталась улыбнуться. Я взял «биг мак» с колой и отнес их на ближайший столик. Как ни говорите, а все-таки в «Макдональдсах», где бы они ни находились, есть что-то уютно-утробное. Я привык считать, что их безвкусная американская «средне-западность» сделала эти ресторанчики такими же возмутительными и неуместными, как летающие тарелки, особенно когда видишь их прилепившимися и сверкающими на какой-нибудь берлинской или бангкокской улице. Но и это свое мнение мне тоже пришлось изменить в один прекрасный вечер в Аахене: единственное, чего мне тогда по-настоящему хотелось, был бургер с жареной картошкой, и тут я вдруг набрел на «Золотые Арки». Это было едва ли не счастьем. Совершенно неважно, кто вы такой, если вы сидите за одним из этих до боли знакомых столиков, жуете привычный теплый бургер, зная, что и все остальные вокруг едят то же самое— чуть ли не религиозная церемония: А теперь, братья и сестры, давайте же развернем и вкусим наши гамбургеры.