Палм ничего не отвечал, и я почувствовал, что лицо у меня в испарине.
— Наверное, я сейчас высказался, как какой-нибудь старпер, да?
— Да нет, похоже, вы верите в то, что делаете. Но может быть, Гарри, я просто не очень хороший судья, поскольку умею делать лишь двери и лестницы. Я верю лишь в вещи, которые честно выполняют свои функции и которые можно уверенно использовать снова и снова. Я как-то читал о художнике, делающем лестницы, по которым нельзя подниматься, — ступеньки направлены в разные стороны. Очень интересная идея, она сбивает наши чувства с толку, но лишь на минуту, не больше. А потом превращается именно в то, о чем вы говорили, — в работу какого-то дешевого умника. И все же я никак не могу понять, зачем кому-то тратить значительную часть своей жизни и воображения, чтобы изо дня в день заниматься подобными вещами? Создавать лестницу, которая никуда не ведет, то же самое, что снимать фильмы о том, как люди мучают друг друга.
Я легонько хлопнул его по плечу.
— Тогда зачем же вы отправились со мной в кино?
— Просто мне нравится ваша компания. Интересно вас слушать. Даже во время глупого фильма вы вполне можете сказать нечто такое, над чем я мог бы потом поразмыслить на досуге.
Поскольку на выходные все рабочие со стройплощадки перемещались в город, этим субботним вечером
Начинается фильм «Полночь неизбежна» с любовного экстаза на кладбище. Мизансцена залита темно-синим светом, от классической музыки Бернарда Германа note 75 мурашки бегут по телу. Никаких титров поначалу нет: на экране два подростка с нетерпеливыми стонами срывают друг с друга одежду. Обычно минуты через три или четыре после начала фильма публика начинает отпускать едкие замечания, но, видимо, из-за ожидаемых сцен секса или насилия в зале пока царила тишина. Однако Стрейхорн умен и знает, что вы ждете разных страстей. Поэтому он вам их не дает, хотя музыка нарастает, и мы видим то не сулящие ничего хорошего тени, то время от времени один из юных любовников настораживается, приподнимает голову и спрашивает: «Что это было? Не знаешь?» На самом же деле в этой первой сцене так ничего и не происходит до тех пор, пока подростки, довольные и без памяти влюбленные друг в друга, не уходят с кладбища, крепко взявшись за потные руки. После этого камера перемещается на стоящий футах в трех от того места, где они занимались своим неблаговидным делом, памятник — и вот оно: Кровавик сидит и закусывает. Поначалу кажется, что он обгладывает какие-то тощие ребрышки, но камера делает наезд, и становится ясно: вовсе они не тощие. Достаточно жирные и, чтобы усилить впечатление, он ест очень деликатно и даже время от времени промакивает губы белой салфеткой. Наконец, доев, он с тяжким вздохом поднимается и отправляется туда, где кувыркалась влюбленная парочка. На земле валяется использованный презерватив. Он с улыбкой поднимает его и кладет сероватую резинку в карман.
— Может, он промышляет вторсырьем?
—
—
Сарийцы получают свою версию перевода, и просмотр продолжается.
Еще несколько месяцев назад Палм заметил, что когда работа идет из рук вон плохо, то во время фильмов люди отпускают гораздо больше реплик, причем гораздо громче, чем обычно. Так что о прошедшей неделе можно судить по количеству и уровню громкости комментариев. Я вспомнил об этом, поскольку в зале стояла относительная тишина, а когда кто-нибудь отпускал замечание, оно было более остроумным и менее едким, чем обычно.
Тем, что произошло со мной потом, я обязан именно этой относительной тишине. Где-то в первой трети фильма Кровавик из телефонной будки звонит героине. Телефон стоит у нее в спальне, и, услышав звонок, она нерешительно снимает трубку.
— Алло!