Читаем За стеной 77 полностью

Моего дедушки не стало раньше бабушки. За три года до того, как она умерла, ликвидаторы пришли к ним в квартиру с санитарной обработкой – этакой суперлотереей правительства, в которой выигравшая ячейка общества подвергается досмотру соты на предмет нарушения запретов. На кого упадет шарик в программе Суперкомпьютера, к тем и приезжают. Утреннее новостное шоу по субботам, отрывками показывающее блоки о врагах народа и нарушителях запретов Устава. Они бы даже, наверное, устроили из этого что-то типа развлекательного шоу длиной в час-полтора по воскресным вечерам, если бы открыто признали свой тоталитарный режим. Но «у нас все хорошо». У нас справедливое руководство во главе с Вождем, который зазря никого не обидит. Поэтому и показывают эту санитарную обработку они в новостях всего лишь вырезками, отдельными острыми моментами типа «нашли то-то то-то у того-то того-то», как бы только поучительными эпизодами в назидание тем, кто до сих пор имеет наглость нарушать запреты в стенах своего дома. Как правило, живущих в такой соте всегда исправляют или отправляют в колонии. Девяносто семь процентов в чем-то уличены. Шестьдесят пять процентов из уличенных убиты. Если, конечно, это не подставной эпизод, где санитарная обработка пришла к стукачу, у которого белые кружевные занавески, бинокль на полке и каждый день исходящий по коммутатору. Мало кого из обычных оставляют нетронутыми, потому что кто не без греха? Если уж нагрянула санитарная обработка, то обязательно что-то найдут. Проверят даже трубы и канализацию.

Когда нагрянула санитарная обработка в дом моего дедушки, конечно, и у него они нашли многое. Он был инженером. Он сам сделал радио, которое ловило иностранные волны, среди которых был и «Голос Америки». Я слышала этот «Голос», когда была маленькой. Он говорил тогда еще мне непонятным языком, но дед слушал и о чем-то думал. Тот день, когда пришли ликвидаторы, был его последним. Он был еще совсем молодой. Когда его не стало, бабушка осталась одна. Они оба так и не дожили до своей пенсии. В этой стране никто, как правило, не доживает. Пенсия – привилегия долгожителей. На нее можно выйти только в восемьдесят лет. Тогда же и снимается последний запрет. Но здесь редко кто отдыхает по старости. Как можно дожить до восьмидесяти, если датчики в теле сдают тебя с потрохами? Как дожить до восьмидесяти, если за тобой следит надзиратель. И если уж ты и пережил надзирателя, то к тебе обязательно приедет санитарная обработка. А если вдруг повезло, и удача оградила тебя от санитарной обработки, то все-таки кто-нибудь сдаст тебя из соседей. И даже если все из соседей окажутся такими же, как ты, элементами, которые держат язык за зубами, то все-таки какая-нибудь болезнь тебя сожрет. Какая-нибудь злостная болезнь тебя обязательно сожрет, потому что, что может твое тело, питаемое только хлебом и соей? Ты – ровным счетом, ходячий скелет с ломкими костями и прозрачной кожей, не способный сопротивляться внешним воздействиям… Или тебя просто исправят, и ты так и не доживешь до снятия последнего запрета, а если и доживешь, то скорее, как овощ. Вот такая вот история. И самое главное, что в промежутках между такими опасностями, преследующими тебя на каждом углу, твоя жизнь уныла и однообразна, и состоит она из таких же унылых и однообразных рабочих смен на благо правительства. На благо страны. Где ни дня для себя…

Спустя три года после смерти деда у бабушки нашли злокачественную опухоль головного мозга. Ее забрали врачи, обследовали и сказали, что сделать ничего нельзя. Я очень долго плакала. В те три года, когда бабушка жила без него, я часто бывала у нее в гостях, чтобы заполнить ее пустоту. Но света в ее глазах я больше не видела. Незадолго до своей смерти, когда стало известно о болезни, она сказала: «Я теперь почти свободна». Я тогда не поняла ее так глубоко, как поняла потом, спустя несколько лет. Мы ведь все заперты здесь в этих клетках. Сота – прозрачная клетка. Вся страна – одна большая клетка. Вся наша жизнь – тем более… Хотя даже если не выдерживаешь и подумываешь, не наложить ли на себя руки – делать этого нельзя. Самоубийц принародно высмеивают, а их семьям устраивают допросы. Хочешь – не хочешь, а что-нибудь да пришьют к делу. Они в этом мастаки. Поэтому только и приходится, что мечтать о смерти. Наверное, и рак мозга она сама себе нажелала, чтобы скорее освободиться. Без мужа, без моего любимого дедушки, жизнь ей казалась еще бесцельней. Она слишком сильно любила моего его, чтобы жить дальше в одиночку. И я ее прощаю.

Перейти на страницу:

Похожие книги