За стеной из диких роз

— Мне не нужна Ваша защита, — уверенно сказала она и, немного подумав, добавила: — И всё же я благодарна Вам за участие. Я вылечу Вас и, надеюсь, это станет достойным завершением нашего с Вами знакомства. Мне давно пора в путь, — при этих словах она улыбнулась немного смущённо, будто совершила ошибку, которая осталась незамеченной. Иларий смотрел на неё в молчаливом несогласии, перекрещенные на груди руки сжались в кулаки, он наклонил голову коротким кивком и исподлобья начал следить за действиями девушки.

Анна достала из кармана небольшой флакон и протянула его мужчине. Правитель скептично осмотрел флакон с таким видом, точно ему нанесли смертельное оскорбление, и перевёл взгляд на повязки.

— Откуда мне знать… — начал он.

— Я уже однажды спасла Вам жизнь, — напомнила Анна.

— Вам определённо нравится такая власть над ней, — хищно оскалился он, сжатая в кулак ладонь упёрлась в бедро, правитель попытался сесть прямо и приосаниться, но это давалось ему с трудом и его величественная фигура от этого выглядела несколько по-животному, точно какой-нибудь зверь со старинного герба занял место человека.

— Я просто не хочу, чтобы Вы запомнили меня неблагодарной.

Она правда не хотела этого, так же как не хотела растерять своей доброты перед лицом человека, прославившегося своей жестокостью, и опуститься до его уровня. Повисло неловкое молчание и девушка решила, что в этот момент прощание будет как нельзя уместно. Она пожелала правителю скорейшего выздоровления и обернулась к двери, но та оказалась запертой. Позади послышался звонкий щелчок — Анна медленно обернулась, перед глазами возникали образы всего, что она могла бы увидеть. Иларий смотрел на неё обледеневшим взглядом поверх дула пистолета. Оружие могло сделать только один выстрел и каков был бы шанс, что он не промахнётся? Но поднимут шум, и хозяева будут точно не на стороне Аннабелль. Единственные, кто могли бы её защитить, исчезнут перед массой тех, кто вдруг пожелает погубить её.

«Пора в путь», — повторяла малиновка, словно не видя, что Аннабелль нужен не очередной призыв, а спасение.

Девушку обвинили в колдовстве. Сперва она пыталась защищаться и оправдываться, потом пыталась сбежать, но и это не помогло — правитель требовал либо её признания, либо повиновения, угрожал и наставлял оружие, но не спешил привести свои угрозы в исполнение. Каждый день он приходил в маленькую тесную комнатку, наскоро освобождённую кладовую, и лично спрашивал у Анны, готова ли она подтвердить обвинение или принять у правителя то, что он называл чувствами. Он обещал увезти её из Шамони и никто никогда не узнал бы о ней, даже если бы она оказалась ведьмой. Та не отвечала; не ела, когда на полу появлялась полная тарелка еды, не слушала ни уговоры, ни крики, и только думала о том, как бы скорее покинуть свою темницу. Череда дней и ночей сбилась, девушка уже не знала, который был день, лишь понимала, что непростительно опаздывает. А птица сидела на окне и повторяла своё неизменное: «Пора в путь».

От голода девушка стала совсем плоха, но, тем не менее, она отказывалась есть, даже когда кто-то насильно пытался накормить её — отворачивалась, давилась и задыхалась. Порой её начинало бить лихорадочной дрожью, по коже как будто разливалась пламя и в его отблесках Анна видела образы, казавшиеся забытыми или никогда не существовавшими. Среди них был и Клод. И девушка с мучительной болью вспоминала, что обещала вернуться к нему. Но их, как прежде, разделяла стена из шипастых стеблей шиповника, и принц, рассвирепев от ослепительной боли, отчаянно пытался преодолеть преграду — бросался прямиком на острые жала шипов, разрывая в клочья руки, лицо. Было ли это сном или очередным видением, посланным ведьмой, Анна не знала; в такие секунды душа её становилась сильнее тела, но недостаточно сильной, чтобы покинуть его темницу.

В очередной раз пришёл Иларий. В последнее время его визиты затягивались: он вставал перед лежавшей на полу девушкой и говорил: долго, сначала спокойно, потом всё громче и срывался на крик, угрожал смертью, потом снова затихал и продолжал говорить спокойно до очередной вспышки гнева. Анна не вслушивалась, ей не хватало сил, чтобы сконцентрироваться на его словах, вместо этого она молча смотрела на него, так быстро выздоровевшего после страшного перелома. При мысли об этом по лицу Аннабелль расползалась широкая улыбка, будто несмотря ни на что девушка оставалась победительницей. Судя по выражению лица и словам, произнесённым чуть слышно, Иларий и не думал оспаривать этот пьедестал. Если бы Анна слушала его, она бы услышала слова, полные раскаяния, и отчаянные признания во всём: в любви, в ненависти, в добрых и злых деяниях, но, столкнувшись с холодной безучастностью, горькое сожаление в нём опять превращалось в гнев. Мужчина кричал и топал ногами, тряс Аннабелль, но та не слышала его, словно что-то в ней умерло, а то немногое, что осталось живым, слышало всё то же: «Пора в путь. Пора в путь. Пора в путь».