За Стиви Смит

Бойся мужчины с маленьким ртом.
Бойся женщины с гладкой кожей.
Он все возьмет и уйдет потом.
И она тоже.

«Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме…»

Милые дочки, прислушайтесь к вашей маме.
Я должна вас покинуть, будете тут сами.
Одна из вас пойдет за богатого.
Одна успеет к автобусу в четверть пятого.
Одна найдет дорогу домой,
чтобы жить в яме.

«Я та самая Персефона…»

Я та самая Персефона,
Что играла с друзьями во время оно
Под охраной общества и закона.

Хорошо или плохо нам было, не знаю.

Говорят, я теперь иная,
Была хорошая, стала дурная.

Странно ли, нет ли, что в сердце мая,

В гладкокрашеный полдень, все понимая,
Зимней бури цветок сорвала сама я?

И тут лопнуло небо, в дыму посевы,

Где мама, где папа? справа и слева
Мгла; под землей сказали – я теперь королева.

Солнце затмилось, как на иконе.

Я не кричала, не было и погони:
Только темный король и черные кони.

Не об отце, что этими вот руками

Правит снопами пшеницы и солнечными мудаками,
Я вспоминаю здесь, на снегу и камне.

Но мама, я так любила тебя и бросила,

Оставила, навек опростоволосила,
Горечью напоила до зела.

Не рыдай меня мама,

О забудь меня мама,
О позволь мне остаться, мама.

А она все ищет меня по свету,

Кличет дочку, которой нету,
Персефона, о где ты, где ты.

Я в своей новой земле, в зимней школе,

Град, снег, голоть, дух бурен, дух боли,
Пальцы горят, говорят: не увидишь боле.

Угадает ли, знает ли мой муж, мой король,

Сколько мне радости
От этой зимности?

«Она прилегла…»

Она прилегла
оттого, что устала,
а когда она встала,
оказалось, что умерла.
И никто не знает, как это вышло.
Такие дела.

«Мое сердце без меры благодарит Творца…»

Мое сердце без меры благодарит Творца:
Он прописал мне смерть, как и прочей живности,
Что к тихой Смерти приходит, ища конца,
И та, как блох, снимает избыток живости

И выдает взамен ничто – целительное, хотя

Те, кто жив, полагают, что такого ничего не хотят.

«Женщина ты злая, дурное существо…»

Женщина ты злая, дурное существо,
Занозила сердце мне, привадила его
Горестной наклонностью к любому негодяйству
И полной неспособностью к домашнему хозяйству.

«Было тогда мне семьдесят три»

Было тогда мне семьдесят три,
И ночью нелунной
Я лежал со своей новобрачной,
Чахоточной и юной.
Шла война, и над головой
Немцы бомбили Хэмпстед, издавая тягостный вой.
Одновременно с ними, притягивая внимание,
Наши воздушные силы летели бомбить Германию.
Гарри, они не столкнутся там?
В небе так мало места!
Я не стал бы на это рассчитывать,
О сестра моя, о невеста.

«В море, в море я в океане…»